Этнический парадокс современности
Как справедливо отмечает Л. Гринфелд:
«Век национализма не закончился, мы всего лишь вступаем в фазу неонационализма. Ни в какую другую эпоху это не проявлялось более отчетливо, чем в эти самые дни, когда вокруг нас рушатся режимы и идеологии, а национализм повсеместно поднимает голову среди хаоса и смятения, полный энергии как всегда».
В этой связи, объясняя роль национализма в жизни современных политических сообществ, тот же К. Калхун отмечает, что национализм по-прежнему является главным способом организации групповой идентичности, поскольку он дает ответ на вопрос о том, что конституирует политическое сообщество: либо этническое происхождение и культурная общность, либо гражданство и принадлежность к определенному государству. Однако в литературе о посткоммунистических транзитах он трактуется исключительно как риск, которого надо избегать. Для обсуждения социального базиса, дающего основание для организации институтов массового политического участия, используется категория «гражданское общество», что, по мнению Калхуна, является ошибкой. Теория демократического транзита не может обойти вниманием проблему формирования коллективных идентичностей, а национализм представляет собой один из наиболее влиятельных дискурсов о коллективной идентичности в современном мире в целом и в посткоммунистических странах — в частности. Чтобы гражданство объединяло, в его основе должен лежать общий дискурс обсуждения и решения проблем. Поэтому демократические силы должны занять ключевые позиции на дискурсивном поле нации и не отдавать национальные проблемы на откуп правым экстремистским силам.
Cегодня, как уже отмечено, даже в развитых демократиях Запада стали вновь актуальными региональные этнополитические и этнокультурные проблемы, например, Страны Басков и Каталонии для Испании, Квебека для Канады, Северной Ирландии для Великобритании, Фландрии для Бельгии, Гренландии для Дании.
Схожие процессы наблюдаются и во Франции, где наряду с радикальным движением за независимость Корсики набирают силу национальные движения других регионов — Бретани, Окситании, Эльзаса. «Одна из идей, дорогих сердцу этого типа экстра правых регионалистов, — пишет, в частности, французский исследователь Рене Монза, — состоит в том, что возможно быть французом и арабом или чернокожим французом, но гораздо труднее быть арабом и нормандцем или чернокожим провансальцем».Правда, в большинстве случаев они локализованы и пока, как правило, не ставят под угрозу территориальной целостности государства и общенациональную идентичность, а для их решения стороны не применяют в массовом порядке насилие, а опираются на демократические институты и методы разрешения конфликтов (например, референдум, конституционный компромисс). По наблюдению английского социолога Энтони Гидденса, нынешний национализм в странах Запада делается все более локальным: происходит своеобразное переключение националистических чувств и настроений с национального государства, переживающего кризис и отступающего под натиском новых глобальных проблем и практик, на менее широкие общности регионального характера. «...Локализм берет на себя задачу сохранения идентичности. На деле, однако, перед нами не столько ее сохранение, сколько рефлексивная реконструкция — сознательное производство и воспроизводство отношений, поставленных под угрозу имперсональными процессами “глобальной экономики” и “глобальной культуры”».
Именно отсюда проистекают импульсы, направленные на защиту местной политической автономии и стимулирование культурных идентичностей регионального типа. При этом возрождение «субгосударственного» этнического национализма служит свидетельством того, что культурная ассимиляция даже в «старых» европейских нациях не является необратимой, а наличное, этнокультурное многообразие может быть использовано теми, кто имеет в этом материальный, политический или какой-то иной интерес. В свою очередь, в политике регионализм проявляет себя не в форме экспансии (как национализм), а в форме сопротивления радикальным изменениям окружающего глобального мира.
Свобода, за которую он борется, «это не та свобода, которая делает нас равными друг другу, а свобода быть разными».Однако и при таких обстоятельствах этнонационализм, особенно в острых формах, порождаемый актуализацией проблем национального и территориального единства и размывания национальной идентичности, не вполне совместим с либеральной демократией, поскольку «регионализм как движение по созданию культурно гомогенных, закрытых пространств ограничил бы нас как раз в тех наших гражданских свободах, на которые он сам постоянно ссылается» (Г. Люббе). Поэтому отнюдь не случайно в странах Западной Европы сегодня в невиданных прежде масштабах проявились центробежные тенденции. Если ранее они наблюдались в Испании (Страна Басков, Каталония), Италии (проблемы Южного Тироля, Севера и Юга страны), Бельгии (валлоны и фламандцы), Великобритании (Северная Ирландия), Франции (Корсика), то теперь к ним прибавились: растущее движение за национальную независимость Шотландии, возрастающее соперничество между южными землями во главе с Баварией, которая не забывает о своем статусе Свободного государства Баварии, и федеральным центром, обвиняемом в превышении его полномочий. Сегодня около 32% избирателей-фламандцев сожалеет, что в 1831 г. Бельгия отделилась от Нидерландов. В свою очередь, более 41% избирателей-валлонов благосклонно относятся к идее объединения с Францией. Есть некоторые признаки разрушения национального консенсуса в мультилингвистической Швейцарии. Появились влиятельные праворадикальные и сепаратистские партии в благополучных, не имеющих серьезной крайне правой политической традиции, Бельгии (Национальный фронт — в Валлонии и Фламандский блок/Фламандский интерес во Фландрии), Нидерландах (партия/список П. Фортейна — ныне «Партия свободы»), Дании (Партия прогресса, Датская народная партия) и Норвегии (Партия прогресса), Швеции (Шведские демократы), Швейцарии («Партия швейцарского народа» Кристиана Блохера), характерен и политический успех сепаратистской «Лиги Севера» в Италии и др.
В 2004 г. 49 депутатов от крайне правых партий были избраны в Европейский парламент, что на 8 человек больше, чем ранее. Этот успех был развит в ходе выборов в Европарламент в 2009 г. Помимо традиционных обвинений в адрес иностранцев и иммигрантов, политическая пропаганда этих партий направлена ныне также против неэффективного центрального правительства, «брюссельской бюрократии» и в качестве панацеи зачастую содержит требования политического обособления процветающих «своих» регионов от бедных, которые, по их мнению, живут за чужой счет.Российский исследователь А. Морозов отмечает:
«Сепаратизм в Европе разный. В Каталонии и Стране Басков — левый.
В Италии — правый, в Бельгии — крайне правый. На Корсике пока “беспартийный”. Тенденции к региональной эмансипации свидетельствуют, таким образом, не о том, что Европа “правеет” или “левеет”, а лишь о том, что граждане и территории перестали доверять “большим правительствам” и перестают идентифицировать себя с “большими державами”. Общеевропейской и региональной идентичности оказывается вполне достаточно. Особенно в тех случаях, когда “слишком высокая” государственная надстройка начинает восприниматься гражданами как досадное бюрократическое препятствие на пути их прямого политического волеизъявления».
Следует добавить, что европейская интеграция, как это ни парадоксально, одновременно является надеждой политических руководителей «внутренних наций»: Шотландии, испанской Страны Басков, Каталонии, Галисии, Фландрии, Корсики и др., видящих в европейской схеме рычаг, с помощью которого можно заставить считаться сначала с их стремлением к более широкому суверенитету, а затем — с самыми радикальными чаяниями прийти к формальной государственной независимости, признанной Евросоюзом. Так, Барселона сегодня все чаще напоминает Мадриду о том, что все затруднения внутреннего диалога она готова преодолеть, напрямую апеллируя к Брюсселю, «без упоминания Испании даже в качестве промежуточной ступени», стремясь войти, таким образом, в единую Европу без посредничества Испании. Как отмечают испанские исследователи, «длительный демократический период привел к осознанию того, что испанское государство уже не то, что было раньше, и уже не будет тем, чем могло бы стать: суверенным национальным государством по вестфальской или французской модели».
В то же время именно такой «выход из тупика» европейского регионализма видят многие западные исследователи. Так, один из них писал в конце прошлого века: «Только смесь из регионализма и паневропеизма может предотвратить рост (регионального. — Прим. авт.) национализма, при этом регионализм может рассматриваться и как сепаратизм, и как движение автономизации».В результате, в 2007 г. правый республиканец Роберт Кейган пишет уже как об очевидном: «Национализм — во всех его формах — вернулся; вернулось и международное соперничество за власть, влияние, престиж и статус».
В научной литературе можно найти несколько подходов к объяснению феномена «этнического парадокса современности».
Согласно первому из них — современное общество переживает последний всплеск «примордиалистских» чувств и конфликтов, своего рода «кризисроста», поэтому «...сохранение нации, строительство нации и национализм... эти темы продолжают оставаться мощной и все возрастающей силой в политической жизни, которую государственным деятелям доброй воли было бы опасно игнорировать», однако неизбежный выход из этого кризиса будет означать, что общество перешло в новое качественное состояние общечеловеческого единства при сохранении определенного культурного разнообразия, имеющего, однако, преимущественно индивидуальный, а не групповой характер. Люди будут жить в едином информационном пространстве, что и обусловит культурную гомогенность общества. Эта точка зрения была широко распространена в 60-70-е годы ХХ века и неразрывно связана с теорией модернизации. Отчетливо она выражена в работах известного американского политолога К. Дойча, который писал в середине 1960-х гг.:
«...век национализма собрал людей в группы, их разъединяющие, и это положение может продлиться некоторое время. Однако одновременно он готовит людей, а возможно, уже частично подготовил, для такого всеобъемлющего всемирного единства, какого не знала человеческая история».
В 1990-е годы другой известный американский исследователь Ф.
Фукуяма повторяет практически те же аргументы, связывая близкий конец национализма с развертыванием процессов экономической глобализации. В частности он утверждал, что экономические силы, в свое время породившие национализм и национальные барьеры, образовывая централизованное лингвистически-гомогенное сообщество, сегодня толкают его к разрушению национальных барьеров. В результате Фукуяма приходит к выводу, что исчезновение национализма — вопрос времени.Согласно социально-психологической точке зрения — этническое возрождение является специфической реакцией массового сознания на процессы модернизации, глобализации и сопутствующую им культурную унификацию и гомогенизацию. Именно идентификация со своей этнической общностью позволяет человеку обрести чувство защищенности и устойчивости в радикально меняющемся мире, мире качественно меняющихся идентичностей, связей и отношений. «...Модернизация разрушает господство традиции и духа коллективности, — отмечает, в частности, Питер Бергер, — стало быть, автоматически делает индивида более самостоятельным. Это означает освобождение, но может ощущаться и как тяжкое бремя». Одно из возможных направлений «бегства от свободы» в этой ситуации — обращение к этнической, племенной или конфессиональной принадлежности.
Приверженцы социально-исторического объяснения этнического парадокса современности склонны видеть его главную причину в радикальном изменении характера исторических процессов в конце ХХ в., когда закончилось противостояние двух мировых систем. Образовавшийся вакуум и был заполнен этничностью и этнополитическими конфликтами, вытесненными на задний план в предшествующую эпоху этим глобальным противостоянием. «Этнический конфликт заменил “холодную войну” в качестве наиболее взрывоопасной проблемы в мире», — отмечает, в частности, Э. Вайнер. Действительно, даже в Европе 1990-е годы были отмечены возвращением на континент вооруженных конфликтов. Согласно знаменитому афоризму Р. Арона, в Европе, расколотой «холодной войной», «мир был невозможен, но война невероятна». «Но неужели оказалось так, что в воссоединенной после “холодной войны” Европе мир стал возможен, а войны — вероятны?» — спрашивает Д. Муази.
Наконец, согласно постмодернистской точке зрения, после распада «мировой системы социализма», окончания «холодной войны» и дискредитации идеологий, апеллирующих к классовой идентичности, политические элиты стали активно использовать для легитимации своих действий и для политической мобилизации масс этническую и националистическую фразеологию. Подобно тому, как понятия «демократия» и «коммунизм» использовались во внутренней борьбе за власть в эпоху «холодной войны», отмечает Р. Липшуц, функционируют в современном мире религиозные, этнические и культурные цели. Эта формула применима и для объяснения специфики политических процессов в России 1990-х годов. Известный российский этнолог В. А. Тишков, в частности, пишет.
«Взрыв этничности в России — это тоже своего рода форма заполнения идеологического вакуума доступными и понятными формулами и призывами, когда после краха основ организации общественной жизни обращение к этнической принадлежности стало наиболее доступным и понятным средством новой солидарности и достижения коллективных целей в условиях глубоких трансформаций, включая приватизацию принадлежавших государству ресурсов».
Все указанные подходы фиксируют те или иные особенности «этнического парадокса современности», не имея при этом полного ответа на вопрос о его причинах. Однако важнейшей характеристикой этого феномена, отмечаемого всеми исследователями, является крайняя политизация этничности в современном мире. Поэтому не будет преувеличением сказать, что современная этничность — это политизированная этничность и это обстоятельство делает крайне актуальным исследование проблем этнополитических конфликтов и этнополитической мобилизации. Американские политологи Т. Гурр и Б. Харф писали в середине 90-х годов ХХ в.:
«Мы выявили более восьмидесяти народов, поддержавших в то или иное время с конца 1940-х годов движения за установление более широкой политической автономии. Из них, после окончания Второй мировой войны, тридцать народов оказались вовлеченными в затяжные войны за национальную независимость или объединение с родственными группами, проживающими в других государствах».
С тех пор эта цифра только увеличивалась.
В свою очередь этнические войны, конфликты и связанная с ними экономическая и социальная деградация стимулировали массовую иммиграцию из стран мировой периферии в государства Запада. По данным ООН, в 2005 г. 191 млн человек во всем мире являлись внешними мигрантами (для сравнения — 120 млн в начале 1990-х годов и 175 млн в конце десятилетия), что составило около 3% от общей численности населения планеты, при этом численность нелегальных иммигрантов оценивалась в 30—50 млн человек. В результате во многих странах Запада сформировались инокультурные сообщества, имеющие иную, отличную от общепринятой в том или ином государстве региона, устойчивую систему ценностей, идентичностей и моделей поведения, что ведет к размыванию национальных идентичностей, деконсолидации границ государств Запада и кризису института гражданства. Это, в свою очередь, создало почву для нового цикла этнокультурных и этнополитических конфликтов теперь уже в государствах Запада и поставило на повестку дня острую проблему преодоления кризиса национальной идентичности путем нахождения эффективных механизмов интеграции иммигрантов в принимающие общества.
Все эти глобальные сдвиги в мировом развитии и их следствия ставят новые, чрезвычайно сложные проблемы и перед исследователями-обществоведами, изучающими этнополитические процессы, и перед политиками, пытающимися регулировать данные процессы.
Еще по теме Этнический парадокс современности:
- 26. Поясните смысл парадокса А. Смита о воде и алмазе. Как предлагал разрешить этот парадокс К. Менгер?
- 39.3. «ПАРАДОКС ЛЕОНТЬЕВА»
- 2.1. Парадокс Леонтьева
- Парадокс Леонтьева
- Парадокс Леонтьева
- Общие парадоксы
- Этнические общности
- Парадокс безопасной зоны
- 6.3. ПОЛИТИКА И НАЦИОНАЛЬНО-ЭТНИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
- 2.4. Логика парадоксов
- Экстерриториальные формы этнической самоорганизации