<<
>>

Этнический парадокс современности

Как справедливо отмечает Л. Гринфелд:

«Век национализма не закончился, мы всего лишь вступаем в фазу неона­ционализма. Ни в какую другую эпоху это не проявлялось более отчетливо, чем в эти самые дни, когда вокруг нас рушатся режимы и идеологии, а на­ционализм повсеместно поднимает голову среди хаоса и смятения, пол­ный энергии как всегда».

В этой связи, объясняя роль национализма в жизни современных политических сообществ, тот же К. Калхун отмечает, что национализм по-прежнему является главным способом организации групповой идентичности, поскольку он дает ответ на вопрос о том, что консти­туирует политическое сообщество: либо этническое происхождение и культурная общность, либо гражданство и принадлежность к опреде­ленному государству. Однако в литературе о посткоммунистических транзитах он трактуется исключительно как риск, которого надо из­бегать. Для обсуждения социального базиса, дающего основание для организации институтов массового политического участия, использу­ется категория «гражданское общество», что, по мнению Калхуна, яв­ляется ошибкой. Теория демократического транзита не может обойти вниманием проблему формирования коллективных идентичностей, а национализм представляет собой один из наиболее влиятельных дис­курсов о коллективной идентичности в современном мире в целом и в посткоммунистических странах — в частности. Чтобы гражданство объединяло, в его основе должен лежать общий дискурс обсуждения и решения проблем. Поэтому демократические силы должны занять ключевые позиции на дискурсивном поле нации и не отдавать нацио­нальные проблемы на откуп правым экстремистским силам.

Cегодня, как уже отмечено, даже в развитых демократиях Запада стали вновь актуальными региональные этнополитические и этнокуль­турные проблемы, например, Страны Басков и Каталонии для Испа­нии, Квебека для Канады, Северной Ирландии для Великобритании, Фландрии для Бельгии, Гренландии для Дании.

Схожие процессы на­блюдаются и во Франции, где наряду с радикальным движением за независимость Корсики набирают силу национальные движения дру­гих регионов — Бретани, Окситании, Эльзаса. «Одна из идей, дорогих сердцу этого типа экстра правых регионалистов, — пишет, в частности, французский исследователь Рене Монза, — состоит в том, что возмож­но быть французом и арабом или чернокожим французом, но гораздо труднее быть арабом и нормандцем или чернокожим провансальцем».

Правда, в большинстве случаев они локализованы и пока, как пра­вило, не ставят под угрозу территориальной целостности государства и общенациональную идентичность, а для их решения стороны не при­меняют в массовом порядке насилие, а опираются на демократические институты и методы разрешения конфликтов (например, референдум, конституционный компромисс). По наблюдению английского социоло­га Энтони Гидденса, нынешний национализм в странах Запада делается все более локальным: происходит своеобразное переключение национа­листических чувств и настроений с национального государства, пережи­вающего кризис и отступающего под натиском новых глобальных про­блем и практик, на менее широкие общности регионального характера. «...Локализм берет на себя задачу сохранения идентичности. На деле, однако, перед нами не столько ее сохранение, сколько рефлексивная ре­конструкция — сознательное производство и воспроизводство отношений, поставленных под угрозу имперсональными процессами “глобальной эко­номики” и “глобальной культуры”».

Именно отсюда проистекают импульсы, направленные на защи­ту местной политической автономии и стимулирование культурных идентичностей регионального типа. При этом возрождение «субго­сударственного» этнического национализма служит свидетельством того, что культурная ассимиляция даже в «старых» европейских нациях не является необратимой, а наличное, этнокультурное многообразие может быть использовано теми, кто имеет в этом материальный, по­литический или какой-то иной интерес. В свою очередь, в политике регионализм проявляет себя не в форме экспансии (как национализм), а в форме сопротивления радикальным изменениям окружающего гло­бального мира.

Свобода, за которую он борется, «это не та свобода, ко­торая делает нас равными друг другу, а свобода быть разными».

Однако и при таких обстоятельствах этнонационализм, особенно в острых формах, порождаемый актуализацией проблем национального и территориального единства и размывания национальной идентич­ности, не вполне совместим с либеральной демократией, поскольку «регионализм как движение по созданию культурно гомогенных, за­крытых пространств ограничил бы нас как раз в тех наших граждан­ских свободах, на которые он сам постоянно ссылается» (Г. Люббе). Поэтому отнюдь не случайно в странах Западной Европы сегодня в невиданных прежде масштабах проявились центробежные тенденции. Если ранее они наблюдались в Испании (Страна Басков, Каталония), Италии (проблемы Южного Тироля, Севера и Юга страны), Бель­гии (валлоны и фламандцы), Великобритании (Северная Ирландия), Франции (Корсика), то теперь к ним прибавились: растущее движение за национальную независимость Шотландии, возрастающее соперни­чество между южными землями во главе с Баварией, которая не забы­вает о своем статусе Свободного государства Баварии, и федеральным центром, обвиняемом в превышении его полномочий. Сегодня около 32% избирателей-фламандцев сожалеет, что в 1831 г. Бельгия отдели­лась от Нидерландов. В свою очередь, более 41% избирателей-валлонов благосклонно относятся к идее объединения с Францией. Есть некото­рые признаки разрушения национального консенсуса в мультилингви­стической Швейцарии. Появились влиятельные праворадикальные и сепаратистские партии в благополучных, не имеющих серьезной край­не правой политической традиции, Бельгии (Национальный фронт — в Валлонии и Фламандский блок/Фламандский интерес во Фландрии), Нидерландах (партия/список П. Фортейна — ныне «Партия свободы»), Дании (Партия прогресса, Датская народная партия) и Норвегии (Пар­тия прогресса), Швеции (Шведские демократы), Швейцарии («Партия швейцарского народа» Кристиана Блохера), характерен и политиче­ский успех сепаратистской «Лиги Севера» в Италии и др.

В 2004 г. 49 депутатов от крайне правых партий были избраны в Европейский парламент, что на 8 человек больше, чем ранее. Этот успех был развит в ходе выборов в Европарламент в 2009 г. Помимо традиционных обви­нений в адрес иностранцев и иммигрантов, политическая пропаганда этих партий направлена ныне также против неэффективного централь­ного правительства, «брюссельской бюрократии» и в качестве панацеи зачастую содержит требования политического обособления процве­тающих «своих» регионов от бедных, которые, по их мнению, живут за чужой счет.

Российский исследователь А. Морозов отмечает:

«Сепаратизм в Европе разный. В Каталонии и Стране Басков — левый.

В Италии — правый, в Бельгии — крайне правый. На Корсике пока “беспартийный”. Тенденции к региональной эмансипации свидетельствуют, таким образом, не о том, что Европа “правеет” или “левеет”, а лишь о том, что граждане и территории перестали доверять “большим правительствам” и перестают идентифицировать себя с “большими державами”. Общеев­ропейской и региональной идентичности оказывается вполне достаточно. Особенно в тех случаях, когда “слишком высокая” государственная над­стройка начинает восприниматься гражданами как досадное бюрократи­ческое препятствие на пути их прямого политического волеизъявления».

Следует добавить, что европейская интеграция, как это ни парадок­сально, одновременно является надеждой политических руководите­лей «внутренних наций»: Шотландии, испанской Страны Басков, Ка­талонии, Галисии, Фландрии, Корсики и др., видящих в европейской схеме рычаг, с помощью которого можно заставить считаться сначала с их стремлением к более широкому суверенитету, а затем — с самыми радикальными чаяниями прийти к формальной государственной неза­висимости, признанной Евросоюзом. Так, Барселона сегодня все чаще напоминает Мадриду о том, что все затруднения внутреннего диалога она готова преодолеть, напрямую апеллируя к Брюсселю, «без упоми­нания Испании даже в качестве промежуточной ступени», стремясь войти, таким образом, в единую Европу без посредничества Испании. Как отмечают испанские исследователи, «длительный демократиче­ский период привел к осознанию того, что испанское государство уже не то, что было раньше, и уже не будет тем, чем могло бы стать: суверен­ным национальным государством по вестфальской или французской модели».

В то же время именно такой «выход из тупика» европейского регионализма видят многие западные исследователи. Так, один из них писал в конце прошлого века: «Только смесь из регионализма и пан­европеизма может предотвратить рост (регионального. — Прим. авт.) национализма, при этом регионализм может рассматриваться и как се­паратизм, и как движение автономизации».

В результате, в 2007 г. правый республиканец Роберт Кейган пишет уже как об очевидном: «Национализм — во всех его формах — вернул­ся; вернулось и международное соперничество за власть, влияние, пре­стиж и статус».

В научной литературе можно найти несколько подходов к объясне­нию феномена «этнического парадокса современности».

Согласно первому из них — современное общество переживает по­следний всплеск «примордиалистских» чувств и конфликтов, своего рода «кризисроста», поэтому «...сохранение нации, строительство нации и национализм... эти темы продолжают оставаться мощной и все возрас­тающей силой в политической жизни, которую государственным дея­телям доброй воли было бы опасно игнорировать», однако неизбежный выход из этого кризиса будет означать, что общество перешло в новое качественное состояние общечеловеческого единства при сохранении определенного культурного разнообразия, имеющего, однако, преиму­щественно индивидуальный, а не групповой характер. Люди будут жить в едином информационном пространстве, что и обусловит культурную гомогенность общества. Эта точка зрения была широко распростране­на в 60-70-е годы ХХ века и неразрывно связана с теорией модерни­зации. Отчетливо она выражена в работах известного американского политолога К. Дойча, который писал в середине 1960-х гг.:

«...век национализма собрал людей в группы, их разъединяющие, и это положение может продлиться некоторое время. Однако одновременно он готовит людей, а возможно, уже частично подготовил, для такого всеобъ­емлющего всемирного единства, какого не знала человеческая история».

В 1990-е годы другой известный американский исследователь Ф.

Фукуяма повторяет практически те же аргументы, связывая близ­кий конец национализма с развертыванием процессов экономической глобализации. В частности он утверждал, что экономические силы, в свое время породившие национализм и национальные барьеры, обра­зовывая централизованное лингвистически-гомогенное сообщество, сегодня толкают его к разрушению национальных барьеров. В резуль­тате Фукуяма приходит к выводу, что исчезновение национализма — вопрос времени.

Согласно социально-психологической точке зрения — этническое возрождение является специфической реакцией массового сознания на процессы модернизации, глобализации и сопутствующую им куль­турную унификацию и гомогенизацию. Именно идентификация со своей этнической общностью позволяет человеку обрести чувство за­щищенности и устойчивости в радикально меняющемся мире, мире качественно меняющихся идентичностей, связей и отношений. «...Мо­дернизация разрушает господство традиции и духа коллективности, — отмечает, в частности, Питер Бергер, — стало быть, автоматически де­лает индивида более самостоятельным. Это означает освобождение, но может ощущаться и как тяжкое бремя». Одно из возможных направле­ний «бегства от свободы» в этой ситуации — обращение к этнической, племенной или конфессиональной принадлежности.

Приверженцы социально-исторического объяснения этническо­го парадокса современности склонны видеть его главную причину в радикальном изменении характера исторических процессов в конце ХХ в., когда закончилось противостояние двух мировых систем. Обра­зовавшийся вакуум и был заполнен этничностью и этнополитически­ми конфликтами, вытесненными на задний план в предшествующую эпоху этим глобальным противостоянием. «Этнический конфликт заменил “холодную войну” в качестве наиболее взрывоопасной про­блемы в мире», — отмечает, в частности, Э. Вайнер. Действительно, даже в Европе 1990-е годы были отмечены возвращением на континент вооруженных конфликтов. Согласно знаменитому афоризму Р. Арона, в Европе, расколотой «холодной войной», «мир был невозможен, но война невероятна». «Но неужели оказалось так, что в воссоединенной после “холодной войны” Европе мир стал возможен, а войны — веро­ятны?» — спрашивает Д. Муази.

Наконец, согласно постмодернистской точке зрения, после рас­пада «мировой системы социализма», окончания «холодной войны» и дискредитации идеологий, апеллирующих к классовой идентично­сти, политические элиты стали активно использовать для легитимации своих действий и для политической мобилизации масс этническую и националистическую фразеологию. Подобно тому, как понятия «де­мократия» и «коммунизм» использовались во внутренней борьбе за власть в эпоху «холодной войны», отмечает Р. Липшуц, функциониру­ют в современном мире религиозные, этнические и культурные цели. Эта формула применима и для объяснения специфики политических процессов в России 1990-х годов. Известный российский этнолог В. А. Тишков, в частности, пишет.

«Взрыв этничности в России — это тоже своего рода форма заполнения идеологического вакуума доступными и понятными формулами и призы­вами, когда после краха основ организации общественной жизни обраще­ние к этнической принадлежности стало наиболее доступным и понятным средством новой солидарности и достижения коллективных целей в усло­виях глубоких трансформаций, включая приватизацию принадлежавших государству ресурсов».

Все указанные подходы фиксируют те или иные особенности «эт­нического парадокса современности», не имея при этом полного от­вета на вопрос о его причинах. Однако важнейшей характеристикой этого феномена, отмечаемого всеми исследователями, является край­няя политизация этничности в современном мире. Поэтому не будет преувеличением сказать, что современная этничность — это политизи­рованная этничность и это обстоятельство делает крайне актуальным исследование проблем этнополитических конфликтов и этнополити­ческой мобилизации. Американские политологи Т. Гурр и Б. Харф пи­сали в середине 90-х годов ХХ в.:

«Мы выявили более восьмидесяти народов, поддержавших в то или иное время с конца 1940-х годов движения за установление более широкой по­литической автономии. Из них, после окончания Второй мировой войны, тридцать народов оказались вовлеченными в затяжные войны за нацио­нальную независимость или объединение с родственными группами, про­живающими в других государствах».

С тех пор эта цифра только увеличивалась.

В свою очередь этнические войны, конфликты и связанная с ними экономическая и социальная деградация стимулировали массовую им­миграцию из стран мировой периферии в государства Запада. По дан­ным ООН, в 2005 г. 191 млн человек во всем мире являлись внешними мигрантами (для сравнения — 120 млн в начале 1990-х годов и 175 млн в конце десятилетия), что составило около 3% от общей численности населения планеты, при этом численность нелегальных иммигрантов оценивалась в 30—50 млн человек. В результате во многих странах За­пада сформировались инокультурные сообщества, имеющие иную, от­личную от общепринятой в том или ином государстве региона, устой­чивую систему ценностей, идентичностей и моделей поведения, что ведет к размыванию национальных идентичностей, деконсолидации границ государств Запада и кризису института гражданства. Это, в свою очередь, создало почву для нового цикла этнокультурных и этнополи­тических конфликтов теперь уже в государствах Запада и поставило на повестку дня острую проблему преодоления кризиса национальной идентичности путем нахождения эффективных механизмов интегра­ции иммигрантов в принимающие общества.

Все эти глобальные сдвиги в мировом развитии и их следствия ста­вят новые, чрезвычайно сложные проблемы и перед исследователями-обществоведами, изучающими этнополитические процессы, и перед политиками, пытающимися регулировать данные процессы.

<< | >>
Источник: Ачкасов В. А., Ланцов С. А.. Мировая политика и международные отношения. 2011

Еще по теме Этнический парадокс современности:

  1. 26. Поясните смысл парадокса А. Смита о воде и алмазе. Как предлагал разрешить этот парадокс К. Менгер?
  2. 39.3. «ПАРАДОКС ЛЕОНТЬЕВА»
  3. 2.1. Парадокс Леонтьева
  4. Парадокс Леонтьева
  5. Парадокс Леонтьева
  6. Общие парадоксы
  7. Этнические общности
  8. Парадокс безопасной зоны
  9. 6.3. ПОЛИТИКА И НАЦИОНАЛЬНО-ЭТНИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
  10. 2.4. Логика парадоксов
  11. Экстерриториальные формы этнической самоорганизации