Формирование новой внешнеполитической стратегии России
В ыработка стратегии международной деятельности России проходила в острых дебатах в политико-академическом сообществе, критика деятельности МИД РФ сочеталась с конкретными предложениями.
Одной из причин сложившейся ситуации была незрелость плюрализма российского общества, выражавшаяся в мозаично множественном политическом расколе, когда ни одно из политических течений не пользовалось устойчивой поддержкой большинства в стране. Справедливо отмечалось, что российская элита не обнаружила способности выработать консенсус даже на уровне основополагающих для каждой нации понятий «Кто мы?», «Где наши?», «Что вокруг нас?» В сложной внутриполитической ситуации президент, стремившийся выступать объединяющей силой, старался не связывать себя с каким-то одним из течений и лавировал между несколькими главными. В сложившихся условиях властный слой не смог сформулировать официальную государственную философию новой России, которая могла бы стать основой постсоветской идентичности Федерации.Обращалось внимание и на тот факт, что в отечественной научной литературе понятие «стратегия» употреблялось в основном применительно к военной сфере. В 1990-е годы оно широко использовалось в ходе внешнеполитических дискуссий, и под стратегией, как правило, понимались общие цели и задачи внешнеполитического курса, исходя из национальных интересов государства, порядок их достижения и средства и методы их выполнения. Более детально это понятие было сформулировано следующим образом: «Стратегия в политике — это система крупномасштабных решений и намеченных направлений деятельности, последовательная реализация которых призвана достичь более или менее удовлетворительным образом основных целей, которые ставят перед собой на исторически определенный срок государственные институты, партии, общественно-политические организации и другие организованные субъекты политики.
Стратегия отличается продуманной концепцией соотношения в пространстве и во времени сил и средств, которыми располагает государство или иной организованный субъект политики, позволяющей достаточно свободно маневрировать ими; определением ключевых этапов в достижении основных целей; осознанием специфики каждого этапа, его преимуществ и недостатков».Выработка стратегии дело нелегкое, особенно когда это сопровождается разрушением устоявшихся институтов, теорий, подходов, механизмов. Так сложилось, что в первые годы деятельности Российской Федерации внешняя политика не опиралась ни на систематическое сотрудничество с парламентом, ни на какую-либо солидную базу среди избирателей, политических партий и общественных организаций, в прессе. Деятельность министерства иностранных дел характеризовалась беспорядочностью и многочисленными промахами, полностью отсутствовал интерес к независимому анализу важнейших политических проблем, связи с академическим сообществом сошли на нет. В стране не были созданы новые механизмы согласования интересов различных групп и подходов, не начался процесс консолидации разумно сбалансированной структуры государственных и частных аналитических центров и институтов, способных своевременно и профессионально формулировать альтернативные варианты национально-государственной политики и представлять их в политикоформирующие органы.
Как отмечалось выше, основная перегруппировка политических сил в стране происходила в течение 1994 года. Более активно заявила о себе прагматически мыслящая часть российской элиты, которая выступала за национально ориентированную политику — политику «национального интереса». Политолог А.К. Пушков, подчеркивая важность обращения к теории реальной политики, отмечал, что Москва в 1988 — 1992 гг. «отвергла логику геополитики», хотя Запад продолжал строить свою политику в соответствии с ее законами. По его мнению, пренебрежение к геополитике привело к краху курса Козырева, который «означал подыгрывание стремлению США максимально укрепить свое геополитическое положение за счет слабеющего влияния Москвы».
Другой политолог, К.В. Плешаков, обращал внимание на то, что произошло смешение двух близких, но в сущности, совершенно не тождественных понятий — политико-ценностных ориентиров Российской Федерации (1) и баланса составляющих российского национального интереса (2). Критикуя политику 1992 — 1993 гг., он писал следующее: «На какое-то время ориентиры (идеи) заслонили геополитические интересы, оказавшись своего рода самоцелью. Тогда как речь должна была идти о поиске разумного баланса между либерально-плюралистическим выбором и той частью неизменных, геополитически заданных интересов страны, которые воплощают условия ее выживания и устойчивости в национально-государственном качестве».
А.Д. Богатуров, конкретизируя геополитические приоритеты России, отмечал, что внешняя политика России не может быть ни европейско-центричной, ни азиатско-центричной, отчетливо проступает евро-азиатская природа российского национального интереса. Он высказал мнение, что закончился глобальный этап внешней политики России, начался новый — континентальный, определяемый «более ограниченными ресурсами страны и ее уменьшившейся способностью эти ресурсы эффективно использовать в условиях комплексного национального кризиса». Согласно точке зрения А.Д. Богатурова, «сжатие» сферы международной ответственности страны и изменение профиля ее приоритетов будет определять основные задачи внешней политики Российской Федерации, среди которых он выделил следующие:
1) обеспечение безопасности и территориальной целостности Российской Федерации;
2) расширение сферы взаимопонимания и сотрудничества России с международным сообществом в соблюдении международных норм и гарантий прав человека и национальных меньшинств в России, а также русских и иных, ассоциирующих себя с Россией национальных общин за российскими рубежами — в первую очередь, в новых независимых государствах в послесоветском политическом пространстве;
3) содействие формированию благоприятных внешних условий для повышения эффективности внешнеэкономических связей России и защиты ее экономических интересов за рубежом;
4) сотрудничество с демократическими странами в закреплении результатов реформ в России;
5) подготовка условий для перехода к стратегическому партнерству с Западом в интересах мира и стабильности на Евразийском континенте.
Политолог особо отметил важность не только «рационального сжатия», но и трезвого прагматического прагматизма, экономного расходования престижа и влияния страны для выполнения российской внешнеполитической программы.
Укрепление государственности Российской Федерации, федеральной власти, проведение национально ориентированной политики требовали выработки государственной идеологии. Был выдвинут лозунг о возрождении великой державы, который получил поддержку всех партий и течений. Центральное место в новой идеологии заняла идея «просвещенного патриотизма». В 1992 году термин «патриот», чаще «национал-патриот», относили к представителям левой и правой консервативной оппозиции. В 1994 году в ходе внешнеполитических дебатов мнения либеральных политиков и экспертов разделились: выделилась группа либеральных прозападных демократов, сохранявших приверженность идеям 1991 — 1992 гг., и либерально-консервативных демократов, не отрицавших необходимости взаимодействия с Западом, но считавших главной задачей политики России возрождение ее в качестве великой мировой державы. Термин «патриот» получил иное толкование.
С.В. Кортунов ввел термин «просвещенный / демократический патриотизм» и определил его, как «идеологию российского возрождения, которая соединяет в себе идеи открытого общества и личной свободы с сильной и ответственной государственной властью». Идеи просвещенного патриотизма и реализма оказали влияние на выработку внешнеполитической доктрины России, на определение ее геополитических приоритетов.
Активизация внешнеполитических дискуссий была позитивным фактором, но не менее важным было документальное оформление наработок академического сообщества, с тем чтобы сформулированные положения вошли в содержание официальных документов государства, прошли проверку на многопартийность, т.е. выдержали смену хотя бы одной партии у власти, чтобы можно было говорить о том, какие из положений разделяются достаточно широким спектром политических сил, а какие специфичны только для воззрений определенной группировки, партии, конкретного состава правительства.
Это произошло в 1996 году, когда на пост министра иностранных дел был назначен Е.М. Примаков (9 января), представивший концепцию многополярного мира как основы политики Российской Федерации, начался активный диалог с США и НАТО по вопросу об оформлении двусторонних отношений, активизировалась региональная политика на ближневосточном и азиатском направлениях, наметился сдвиг в оформлении российскобелорусского союза, были предприняты шаги по изменению ситуации в СНГ. Е.М. Примаков определил характер новой эпохи как переходный от конфронтационного к демократическому. Он заявил о том, что Россия выступает за многополярную модель мира, который находится в процессе становления и в котором разные центры силы, включая Россию, займут свое место и будут выполнять определенную роль.
К числу основных сфер приложения усилий российской внешней политики новый министр отнес следующие:
1. Не допустить, чтобы место старых фронтов противостояния заняли новые разделительные линии: негативное отношение к расширению НАТО на пространство распавшегося Варшавского договора, к попыткам сделать этот альянс осью новой системы европейской безопасности.
2. Освобождение от менталитета «ведущих» и «ведомых»: неприятие тезиса о том, что одни страны вышли победителями в холодной войне, а другие — побежденными. Народы по обе стороны занавеса общими усилиями избавились от политики конфронтации.
3. Демократизация международных экономических отношений: 1) отказ от придания внутренним законам характера экстерриториальности (наподобие закона Хелмса-Бэртона о наказании тех, кто экономически сотрудничает с Кубой), отказ от ужесточения экономических блокад в отношении таких стран, как Иран, Ливия, Ирак и других; 2) пересмотр дискриминационных ограничений в торговле, в том числе в отношении к России, которую продолжают причислять к странам с переходной экономикой.
4. Продвижение к стабильному миру на основе «кооперативности» действий международного сообщества при решении таких проблем, как урегулирование конфликтов, сокращение вооружений и укрепление доверия в военной сфере, укрепление гуманитарного и правового компонентов безопасности, помощь и поддержка тем странам, которые испытывают трудности в своем развитии.
Министр оспорил концепцию однополярного мира, что вызвало резкую критику в США. В американских СМИ появились статьи, в которых назначение нового министра и его категоричная позиция объявлялись свидетельством возврата к «имперской политике», к реакционному консерватизму.
Концепция многополярности, хотя была положена в основу официальной стратегии МИД, не принималась безоговорочно российской академической элитой. В частности, высказывалось мнение, что однополярный характер международных отношений предпочтителен для России и может быть использован в ее интересах, что России не стоит форсировать формирование многополярного мира, в котором такие страны, как Китай и Турция могут получить преимущества и попытаются закрепить их любыми средствами за счет других членов мирового сообщества, среди которых может оказаться и Россия. Эта точка зрения основывалась на том, что Россия слаба, не может отстоять свое место одного из полюсов власти в мире, поэтому ей выгоднее поддержать однополярный характер международных отношений, чтобы воспрепятствовать формированию новых полюсов власти до того момента, когда Россия преодолеет существующие сложности и восстановит ресурсы. Отмечалась неизбежность эволюционного расшатывания однополярной системы в будущем, прежде всего вследствие жесткой конфронтации Севера с Югом.
Такая позиция перекликалась с мнением тех либеральных демократов-перестроечников, которые считали, что Россия должна сосредоточиться на решении внутренних проблем, устраниться от активной международной деятельности, приняв однополярность мира и лидерство США. Хотя многие представители внешнеполитической элиты выступали за ограничение сферы приложения российской политики, никто из них не считал возможным ждать более благоприятных для нее условий. Отмечалось, что Россия не имеет права на изоляционизм, так как добровольный, пусть даже временный, отход от активной позиции может обернуться невосполнимыми потерями в будущем.
Более категоричная позиция России по проблемам безопасности, стремление сохранить и укрепить великодержавный статус, критика политики США вызвали осложнения и охлаждение в двусторонних отношениях. В статье одного из ведущих специалистов в области российской и американской истории А.И. Уткина отмечалось, что «охлаждение», наступившее в российско-американских отношениях, произошло по двум основным причинам.
1. Соединенные Штаты испытали разочарование в трех сферах, где результаты не совпали с их ожиданиями: в России не сложился подлинный рынок с классическими правилами биржевой игры, со здоровой конкуренцией и т.д.; русская демократия не достигла западных норм; после нескольких лет непрерывного «да» (1988 — 1991) Россия стала говорить «нет» на международной арене.
2. Изменились видения, настроения и позиции Москвы, воспринимавшей США в 1991 — 1993 гг. как «модель, донора, друга». Россия почувствовала напрасными свои жертвы 1988—1991 гг., отвергнутой свою концепцию привилегированного партнерства, дезавуированными свои претензии на особые отношения с Соединенными Штатами: в отличие от «плана Маршалла», который стоил 2% американского ВВП, помощь России составила 0,005% от ВВП США; не оправдались надежды на соединение американской технологии и капитала с российскими природными ресурсами: американские инвестиции в экономику КНР составляли 50 млрд. долл., в российскую — 5 млрд. долл. при ежегодном оттоке российского капитала на Запад в размере 15-20 млрд. долл.; реконструкция НАТО в сторону расширения на восток и создание европейской системы безопасности проходили без участия России; в России начала «рассасываться» прозападно настроенная интеллигенция, что в целом ведет к усилению антизападных настроений в обществе; вступают в противоречие две цивилизации — западная и восточная, и американская сторона не хочет этого понять и учесть.
Ситуация, сложившаяся в российско-американских отношениях к 1996 году, позволила российским политологам говорить о том, что Запад «теряет» Россию. В достаточно категоричной форме представители прагматического подхода заявляли, что честное и уважительное партнерство с Россией и учет ее интересов должны стать непременным условием решения актуальных для США международных и двусторонних проблем. Подчеркивалась необходимость отказа рассматривать Россию как побежденную страну, признать, что внешнеполитический курс, ориентированный на получение от России односторонних уступок в обмен на политическую поддержку российских реформ себя не оправдал; оставить иллюзию, что ей можно навязать роль младшего партнера.
С.В. Кортунов отмечал, что ожидания российской элиты в отношении партнерства с Западом оказались завышенными, обернулись несбывшимися надеждами и разочарованиями. По его мнению, Россию нельзя было упрекнуть в том, что в своем стремлении к такому партнерству, она была неискренна или же применяла какие-то двойные стандарты (чем грешили Соединенные Штаты по единодушному убеждению российских политологов).
Еще раньше об этом написал В.А. Кременюк, заявивший, что «без сильной и дружественной России Западу вряд ли удастся создать стабильный и предсказуемый мировой порядок в следующем столетии, так как за любым противником США всегда в той или иной степени будет стоять Россия». Он высказал мнение, что резервы для налаживания конструктивных отношений между Россией и США не исчерпаны, и каждая из сторон сделала для себя определенные выводы: «Россия получила хороший урок — желание быть принятой в мировое сообщество должно быть подкреплено убедительной демонстрацией способности справляться со своими проблемами, а не взваливать их на других».
Главный итог российско-американских отношений в понимании российской элиты либерально-консервативного (прагматического) мировоззрения состоял в том, что интересы и стратегия России должны быть четко сформулированы и реализованы на всех необходимых для России направлениях, независимо от того, как это согласуется (или не согласуется) с интересами США. Эту мысль в достаточно категоричной форме высказали В.А. Кременюк и А.Д. Богатуров: «Соединенные Штаты в своих требованиях к России сами не остановятся никогда. Они продолжают расширять набор своих «пожеланий» в отношениях с Москвой еще и потому, что Россия сама до сих пор не довела до сведения американских партнеров те разумно обоснованные географические и сущностные контуры ее интересов, твердо отстаивать которые она будет, даже рискуя достигнутым в постконфронтационные годы уровнем сотрудничества».
Политологи заявили, что России не следует ожидать «лояльности» США и Запада по отношению к ней, каких-либо решительных действий и усилий по оказанию реальной поддержки и помощи в тяжелый переходный период. Евразия всегда была и останется центром американских стратегических и экономических интересов. Не допустить гегемонии в Евразии какой-либо одной державы — базисная цель американской политики с тех пор, как она стала приобретать черты политики глобальной. Соединенные Штаты употребили пять послевоенных десятилетий на изматывание Советского Союза и подрыв его способности претендовать на роль такого гегемона. Именно эта цель, по прогнозам экспертов, — устранить любого соперника американским интересам в масштабах Евразийского материка — систематически воспроизводилась и будет воспроизводиться в качестве первоочередной при любых переменах власти в Вашингтоне.
Несмотря на достаточно критические оценки позиции США и стран Запада по отношению к России, большинство представителей внешнеполитической элиты, мысливших в категориях «реальной политики», высказали убеждение в том, что отношения с США должны быть пересмотрены, но не следует вносить в них какие-либо элементы конфронтации. По мнению политологов центристской ориентации, России следовало отказаться от амбициозных и невыполнимых идей типа идеи стратегического союза с США; проводить более гибкую линию, не отказываясь от идеи партнерства целиком, применять его в конкретных условиях, сделать партнерство не глобальным, а локальным и предметным.
С.М. Рогов так определил задачу внешней политики России в складывавшейся международной ситуации: «В условиях, когда экономический кризис в стране еще не преодолен, а падение производства и развал экономической структуры продолжаются, — не допустить консолидации новой системы международных отношений, при которой Россия оказывается в изоляции... одна из главных задач, помимо поиска друзей на Юге и на Востоке, — не допустить конфронтации с Западом. Возврат к временам холодной войны был бы для нас губителен».
Помимо отношений с США перед Россией стояла не менее серьезная дилемма: сохраниться и укрепиться в качестве великой державы, одной из самых влиятельных в Евразии. Была высказана мысль о том, что если придется выбирать между интересами государственной целостности России и безопасности в зоне СНГ, с одной стороны, и интересами партнерства с США, с другой, то компромисс может быть уместен только при преобладании первых. «Пробуксовка» в российско-американских отношениях, разочарования в результатах усилий России по оформлению действующего, а не декларативного партнерства, осознание того, что влияние страны все более сокращается в соседних странах, ставили задачу более активных действий на региональных направлениях, в отношениях не только со странами СНГ, но и с Китаем, Индией, Ираном, странами АТР, Ближнего и Среднего Востока.
Активизация политики Японии, КНР, Республики Корея на востоке России требовала большего внимания к отношениям со странами, которые могли составить конкуренцию влиянию России в регионе. Ряд политологов, например В.Л. Цымбурский, П.Л. Ларин, А.Д. Богатуров, подчеркивали, что «увлеченность» дискуссиями вокруг однополярности и роли США заслонила наиболее важные вопросы, такие как будущее Сибири и Дальнего Востока. Отмечалось, что если однополярность — знак возросшей политической зависимости России от США, то многополярность — это воплощение реального, но плохо осознанного в Москве превращения российского Дальнего Востока в часть геоэкономического пространства Китая, в периферийный фрагмент китайского интеграционного — по отношению к Тихоокеанской экономической зоне — поля.
Назначение Е.М. Примакова на пост премьер-министра в сентябре 1998 года не позволило ему в полном объеме реализовать заявленную многовекторную внешнеполитическую стратегию. Новый глава МИД РФ И.С. Иванов сохранил приверженность начатому курсу, однако его более активная реализация началась в 2000 году при новом президенте В. В. Путине.
Первый раунд расширения НАТО и заявление США о втором раунде приема новых членов в альянс, бомбардировки Белграда силами НАТО в марте 1999 года без согласования с ООН, когда премьер-министр Е.М. Примаков развернул самолет, в котором он направлялся с официальным визитом в США, свертывание программ сотрудничества России и НАТО в 1999—2000 гг. позволили вновь заговорить о кризисе в российско-американских отношениях, о наступлении «холодного мира». Приходилось признать неизбежность расхождения интересов России и США, о чем писали некоторые политологи в 1992—1994 гг., и главенство национальных интересов над любыми формами партнерства с США.
Как заявлял Е.М. Примаков, без активной внешней политики России трудно, если вообще возможно, осуществлять кардинальные внутренние преобразования, сохранить свою территориальную целостность. «России далеко не безразлично, — говорил премьер-министр, — каким образом и в каком качестве она войдет в мировое хозяйство — дискриминируемым сырьевым придатком или его равноправным участником. Это также во многом относится к функции внешней политики».
В 2000 году была представлена новая Концепция внешней политики Российской Федерации (утверждена президентом РФ В.В. Путиным 28 июня 2000 года), в которой нашли отражение предложения российских специалистов-международников. Мы отмечали, что Основные положения концепции внешней политики РФ 1992 года были в значительной степени декларативным документом, и российский МИД часто упрекали в отсутствии четко продуманной стратегии деятельности. На этот факт указал министр иностранных дел И.С. Иванов. Он заявил, что теперь внешнеполитическая доктрина существует не только на бумаге, но и в повседневной международной деятельности государства, подвела итог глубоким размышлениям государственных, политических и общественных деятелей, дипломатов и ученых о роли и месте России в мировом сообществе и путях реализации ее долгосрочных национальных интересов на международной арене, тесно увязана с задачами в области экономики, государственного строительства, развития федеративных отношений, социальной сферы, обороны и безопасности. И.С. Иванов особо подчеркнул, что была представлена «работающая» концепция, основанная на опыте прошлого и вместе с тем развернутая в будущее, придающая российской внешней политике дополнительную открытость и предсказуемость: «Это — сигнал мировому сообществу, указывающий четкие ориентиры не только нынешних, но и будущих шагов России в мировых делах».
В новой концепции была подтверждена приверженность модели многополярного мироустройства, было отмечено, что только в рамках такой системы Россия смогла бы наилучшим образом обеспечить себе достойное место в мировом сообществе. В документе нашла отражение позиция тех российских ученых и политиков, которые утверждали, что Россия сможет сохранить великодержавный статус только при условии благоприятного экономического развития и успешного решения внутриполитических проблем. В концепции записано также, что внешнеполитическая деятельность должна создавать благоприятный климат для решения следующих задач: обеспечение надежной безопасности, создание максимально благоприятных условий для устойчивого экономического роста, повышение жизненного уровня населения, укрепление единства и целостности страны, основ ее конституционного порядка, консолидация гражданского общества, защита прав граждан и соотечественников за рубежом.
Большинство представителей внешнеполитической элиты признали, что политика современной России испытывает серьезные ограничения, вызванные ее экономическим состоянием, последствиями распада СССР, сложностями трансформационного периода как внутреннего характера, так и международного. Однако высказывалось мнение, что, хотя России пришлось сузить сферу приложения своих интересов и масштабов деятельности, это не могло быть равнозначным уходу России из отдельных регионов, отказу от активной международной деятельности. Речь могла идти об «экономии» внешнеполитических ресурсов, об отказе от дипломатического присутствия ради самого присутствия в сочетании с активной, многовекторной внешней политикой, нацеленной на использование всех возможностей там, где это способно принести реальную отдачу для внутреннего развития страны.
По определению А.Д. Богатурова, «экономный многовекторный подход — это битва за организационный ресурс». Имеется в виду, что в условиях, когда Россия стремительно теряет возможности реально влиять на принятие ключевых международных решений по мере того как, во-первых, Группа семи все решительней перенимает у ООН функции регулятора мировой политики и, во-вторых, сама Организация Объединенных Наций приближается к внутренней реформе, при любом варианте которой удельный вес голоса России в массе приобщаемых к принятию решений стран уменьшится, даже если и сохраняется в какой-то форме ее привилегированный статус в Совете Безопасности ООН.
Оценивая состояние российско-американских отношений, политолог справедливо отмечал, что они характеризовались столь разительным перевесом США в обеспеченности внешнеполитическими ресурсами, что говорить о равноправном партнерстве между двумя странами приходилось как о желанной, но недосягаемой цели. То, что российская дипломатия может сделать на американском направлении фактически, А.Д. Богатуров определил как «пассивное сопротивление», характеризующееся избирательным противодействием напору США по трем причинам: из-за ограниченности ресурсов России, ее зависимости от финансовой поддержи Запада, разросшегося проамериканского слоя финансово-деловых кругов и магнатов индустрии массовой информации. По мнению политолога, взаимодействие России и США могло продолжаться во вполне приемлемых рамках квазипартнерского, квазисоюзнического вектора, сохранение которого не исключает периодических вспышек трений. В этих условиях основными задачами российской политики он видел следующие:
— вовлечение Соединенных Штатов в переговоры о реформе режима контроля над вооружениями с целью продлить его жизнь и сохранить рычаги хоть какого-то влияния на военную политику США;
— отстаивание относительной свободы маневра России в вопросах регулирования периферийных конфликтов вблизи ее границ и понуждение США к подтверждению принципа невмешательства во внутренние дела других государств;
— достижение компромисса в вопросах трактовок понятий терроризма, допустимых пределов борьбы с ним, права на гуманитарную интервенцию, соотношения прав человека и государственного суверенитета в ситуациях политических и правовых коллизий между ними;
— сохранение при помощи диалога с США доступа к финансовым ресурсам Запада при постепенном и посильном сокращении зависимости от них России;
— обеспечение наполнения российско-американских отношений реальным экономическим содержанием, которого в них недостаточно;
— расширение сферы внешнеполитической самостоятельности России, в том числе за счет углубления сотрудничества с Китаем, Вьетнамом, Индией, арабскими странами, Ираном и Северной Кореей;
— повышение роли России в механизмах миросистемного регулирования — как ооновских, так и формирующихся вокруг «семерки» и региональных интеграционных ядер в Восточной Азии и Европе.
Как и большинство сторонников активной политики, А.Д. Богатуров считал, что уход в оборону, разрыв прежде достигнутых договоренностей в таком положении — крайний вариант. Оптимальная линия России, в его видении, должна являть собой довольно виртуозное сочетание твердости с изворотливостью и умением находить компромисс в условиях превосходства партнера по диалогу.
Еще по теме Формирование новой внешнеполитической стратегии России:
- Этапы формирования новой внешнеполитической доктрины КНР
- 1. Геополитическое положение и внешнеполитические ресурсы новой России
- Особенности современной внешнеполитической стратегии России
- ФОРМИРОВАНИЕ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИХ КОНЦЕПЦИЙ В РОССИИ И ОТНОШЕНИЯ С США
- Региональное измерение внешнеполитических стратегий России и США: сравнительный анализ
- Внешнеполитические подходы США в первой половине 1980-х годов. Внешнеполитическая стратегия СССР
- СОВРЕМЕННАЯ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКАЯ СТРАТЕГИЯ КНР
- К новой среднеазиатской стратегии
- В поисках новой стратегии
- Контуры новой глобальной стратегии
- Внешнеполитическая стратегия США на современном этапе
- Тема 15. Формирование новой модели женской занятости
- АВИАНОСЦЫ В ОБЕСПЕЧЕНИИ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОЙ СТРАТЕГИИ США
- Основные дилеммы формирования новой Европы
- Глава 1. Внешнеполитическая стратегия США после холодной войны