Европейский вектор: неизбежность и пределы
Поиск цивилизационной идентичности неизбежно ставит перед Россией вопрос о том, является ли она самобытной цивилизацией, представляющей собой особый синтез Европы и Азии, или составной частью европейской цивилизации.
И соответственно являются граждане России европейцами или нет. Этому спору уже не одна сотня лет, и порожден он стремлением политического класса сначала Российской империи, затем СССР, а теперь и Российской Федерации одновременно сохранить традиционные русские ценности, во многом не совпадающие с западными, и завершить модернизацию, что вряд ли возможно без взаимодействия с Европой, без заимствования ее экономической, политической и правовой практики, а следовательно, и без частичного, но хорошо осмысленного заимствования западных ценностей, включающих как демократические и социальные институты, так и либеральные модели в политике и экономике и нормы трудовой морали и повседневной жизни (т.е. по сути без частичной модернизации ее цивилизационного генетического кода).Следует отметить, что попытки российской элиты найти эту тонкую грань между самобытностью и модернизацией с опорой на Европу до сегодняшнего дня терпели поражение. В результате Россия металась от одной крайности к другой: от резкого противопоставления себя Европе до попыток полной «вестернизации» и затем обратного попятного движения. При этом периодически возрождающиеся в той или иной форме представления о необходимости и желательности «особого пути» были и реакцией на неудачи и провалы модернизации, а в ряде случаев вели к усилению в массовом сознании антизападных настроений, традиционализма и даже архаики. На этот фактор накладывалась еще одна серьезнейшая трудность в преодолении кризиса национальной идентичности для России: глубокий традиционный разрыв в ценностях между элитными и массовыми группами.
Такой зигзагообразный путь развития периодически приводил к политической дестабилизации, а в ряде случаев — и к революции.
В российском обществе — как в массовых, так и в элитных его слоях — нет консенсуса по этому вопросу и сегодня, что чревато очередной дестабилизацией если не через 1—2 года, то через 5—10 лет. Понятно, что это интеллектуальный вызов для российской элиты. Сразу хотелось бы отметить: мы придерживаемся той точки зрения, что сама история делает за Россию выбор в пользу европейского вектора развития, учитывая ее неблагоприятную демографическую ситуацию, геополитическую уязвимость, технологическое отставание, неспособность самостоятельно освоить свою территорию и природные ресурсы, натиск мирового ислама, грядущее давление растущего Китая и другие факторы.Значимость «европейской самоидентификации» для формирования как внутри-, так и внешнеполитического курса страны год от года будет только возрастать. В то же время следует, конечно, учитывать и то, что Европа (по крайней мере в лице ЕС) отнюдь не торопится включить в свой состав Россию, и даже более того — весьма опасается. Это существенно ограничивает возможности «европейской самоиндентификации» России, хотя и не исключает ее полностью. Наконец, чрезвычайно важно иметь в виду и то обстоятельство, что при наличии многих общих исторических корней и традиций культурная идентичность России системно отличается от культурной идентичности многих европейских стран. Это исключает ассимиляционный вариант — возможность «растворения» России в Европе. Его опасается и сама Европа, поскольку такой вариант несет в себе потенциальную угрозу ослабления степени интегрированности европейской культурной идентичности. Однако и отказ от культурного сближения с Европой был бы контрпродуктивен для развития как России, так и Европы: для России он означал бы крушение надежды на завершение модернизации, а для Европы — на формирование самостоятельного «центра силы», на равных конкурирующего с Америкой и Китаем.
Поэтому при всей сложности и противоречивости этого процесса формирование и российской, и европейской идентичности должно идти (и, безусловно, идет) в направлении взаимного сближения и взаимодействия.
Таким образом, по нашему мнению, формирование новой российской идентичности, которая не противостоит европейской, а сочетается с ней, возможно и необходимо. Для этого, однако, необходимы глубокие изменения в массовом и элитном сознании, которые еще не завершены. Россия является европейской страной в силу своей судьбы, культурных традиций, географического положения. Ее будущее неразрывно связано с Европой. Потенциал российской нации может раскрыться только через творческое освоение ценностей европейской цивилизации, в формирование которой внесла существенный вклад великая русская культура.В массовом российском сознании, как констатируют многие российские социологи, идея цивилизационного и культурного (а следовательно, и ценностного) сближения с Европой значительно популярнее идеи сближения с США. Если США воспринимаются сегодня скорее отрицательно, то отношение к Европе выглядит устойчиво позитивно. Одновременно стратегии развития, демонстрируемые Китаем, Японией и другими странами Азии, являются привлекательными не более чем для нескольких процентов российских граждан. Тем не менее ситуация в России существенно отличается от ситуации в Испании, Прибалтике, ряде стран ЦВЕ. В этих странах отношение к Европе было совершенно однозначным и непротиворечивым. Движение в Европу не раскалывало, а объединяло общество. В Испании оно знаменовало собой окончательное преодоление великодержавности, в малых странах — не только отход от России, но и их «возвеличивание» с вхождением в состав ЕС. Для России же такое вхождение было бы «умалением», превращением бывшей сверхдержавы в одну из многих стран. Это, конечно, весьма болезненно для национального самолюбия.
Таким образом, сближение с Европой сдерживается не только позицией ЕС, но и нежеланием самой России становиться периферией Европы, а также неготовностью российского общества к соответствующим институциональным реформам. Общеевропейская идентичность, как и идентичность различных европейских стран, проходит сегодня через тяжелый кризис с далеко не ясными результатами.
Этот процесс связан не только с новым этапом объединения Европы (расширение ЕС), но и со стремлением прежде всего старейших членов «европейского клуба», таких как Германия и Франция, защитить традиционную европейскую модель социально-экономического развития в условиях агрессии неолиберальной корпоративной культуры американского образца.Хотя у самого понятия «европейцы», отмечает И. Семененко, весьма солидный возраст (оно было впервые применено к войскам Карла Мартелла, остановившим наступление арабов в 732 г. в битве при Пуатье), уровень отождествления граждан европейских стран с Европой сильно отстает от темпов европейского строительства. Феномен «европейского» сознания остается размытым. Гражданская лояльность европейцев по-прежнему носит государственно-национальный характер, а в системе самоидентификации более значимыми оказываются региональные и локальные уровни. Процесс формирования общего поля европейской идентичности идет трудно и мучительно из-за наличия глубоких социокультурных разломов как между представителями различных эшелонов интеграции, так и внутри западных обществ. При этом многие активные сторонники евростроительства считают, что сила Европы — в ее разнообразии. В этих условиях Россия стоит перед необходимостью не отмены национальной системы ценностей, а формирования обновленной национальной идентичности, сочетающей ценностные традиции, обеспечивающие социальную интеграцию, и ценности современного либерального общества при сохранении основных культурно-цивилизационных кодов российской цивилизации.
После реформ Петра Великого, а особенно Екатерины II, Россия заняла никем не оспариваемое место в «концерте» европейских держав. И здесь мы сталкиваемся с парадоксом: имперская царская Россия воспринималась Европой в качестве своей составной органической части, а современная Россия, казалось бы, вставшая на путь демократии, покончившая с «имперским» прошлым, Европой отторгается. А еще Европа относится к России так, будто у нее за плечами не одиннадцать столетий государственности, а всего без малого два десятка лет...
Это происходит потому, что Европа до сих пор не доверяет новой России, поскольку процесс дебольшевизации в ней не завершен. Расстрел Парламента в октябре 1993 г.; война в Чечне; нередко звучащая антизападная и антиамериканская риторика; провокационные угрозы в адрес соседних стран; раболепное заигрывание с коммунистическим электоратом, в том числе путем воскрешения советской символики; расплывчатость национальных интересов, неспособность к их твердой и спокойной защите; отсутствие у государства политической воли к самоопределению вообще — все это рецидивы отнюдь не русского и даже не «имперского», а большевистского сознания. К несчастью, именно такого сознания в России пока слишком много, а имперского — слишком мало. Вот и относится к нам Европа не как к России, а как к уменьшенному, ослабленному и потому озлобленному СССР, ядру «империи советского зла». Продолжение необольшевистского курса, в какие бы одежды он ни рядился — «коммунистические» или «либеральные», — грозит отторгнуть от России новые народы и территории, взорвать «российский евразийский проект» с катастрофическими последствиями для всего мира.
И все же и по культурной ориентации, и по уровню технического развития Россия является страной Большой Европы, находящейся на индустриальной и отчасти научно-индустриальной ступени. Ее производительные силы качественно отличаются от производительных сил большинства стран Востока и, наоборот, принципиально не отличаются от тех, которые есть на Западе. В России тот же тип квалификации работников, тот же класс машин и механизмов. Проблема в том, что в России долгое время господствовали — впрочем, в своем большинстве исторически обусловленные — иной менталитет, иная культура трудовых отношений, иные производственные отношения и иная социальная организация, и именно эти обстоятельства мешают ей стать равноправным партнером Большой Европы. Когда в России устоятся новые общественные отношения, изменится трудовая мораль, будут преодолены разрушительные последствия переходного периода, Россия по праву вновь сможет претендовать на то, чтобы стать ее неразрывной органической частью.
Еще по теме Европейский вектор: неизбежность и пределы:
- Европейский вектор: неизбежность и пределы
- Раздел I. Европейский вектор современной российской внешней политики
- ГЛАВА 3 СОВЕТСКАЯ ЭКОНОМИКА: НЕИЗБЕЖНОСТЬ КРИЗИСА И РЕФОРМ
- Каковы дальнейшие научные интерпретации выводов Р. Михельса о неизбежности олигархических тенденций в обществе?
- ЕВРОПЕЙСКИЕ ПРОЕКТЫ И ИДЕЙНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ЕВРОПЕЙСКОЙ ИНТЕГРАЦИИ
- Чорноморський вектор міжнародної економічної діяльності
- В чем суть неизбежной бюрократизации политических организаций согласно «железному закону олигархических тенденций» Р. Михельса?
- Этапы и основополагающие документы европейской интеграции. Европейский союз как актор мировой политики
- Европейская идея и европейские проекты до Нового времени
- Европейская идея и европейские проекты Нового времени
- Казахстанский вектор американской дипломатии
- Пределы толерантности