Коммунистическая вера и идеология
Россия не умеет играть в некрупные игры. Создать Царство Божие на земле — такая квазирелигиозная сверхзадача была поставлена в России. Ни больше, ни меньше. Соответственно были выработаны светские аналоги религии: свои основоположники и пророки, апостолы и мученики, святыни и ритуалы.
Квазирелигиозную солидарность коммунистов выражало оплеванное современными радикальными демократами, но в общем-то неплохое обращение «товарищ», которое не только противостояло буржуазному «господин», но и заменяло вяло-нейтральное «гражданин» и церковное «брат».Нельзя отрицать большое моральное значение Октября для России и всего мира в целом, по крайней мере в первые десятилетия существования СССР. Кто верил в правду и отдал свою жизнь за счастье народа, проявил православную сущность миссии России, даже если считал себя безбожником. Атеизм коммунистической доктрины стал, по сути, религиозным суррогатом дискредитированной в начале ХХ в. той версии православия, которая не выполнила своей роли имперского связующего звена. Произошло чудо: сугубо рационалистическая западная утопия, пройдя сквозь фильтр (в том числе и религиозный) русской культуры, превратилась в новую веру. Э. Фромм справедливо указывал, «многие из тех, кто открыто проповедует веру в Бога, в своих человеческих отношениях являются идолопоклонниками или людьми без веры, в то время как некоторые из наиболее воинственных “атеистов”, посвящающих свою жизнь улучшению человечества, утверждению братства и любви, демонстрируют веру и глубокое религиозное отношение».
В полной мере это относимо и к идеям Красного Братства, Красного Ордена, покоривших Россию, конечно, не богоборчеством. Решающей была именно новая вера, новая метафизическая доктрина Общего Дела, которая задела глубочайшие струны народной души.
Конечно, отнюдь не каждый служитель красной квазирелигии, получавший деньги за отправление нового культа, был действительно предан красным идеям и идеалам.
Каждая великая идея имеет не только своих мучеников и героев, но и своих политиканов, проходимцев, бандитов и отпетых негодяев. Верен и проходящий красной нитью через вышедший в 1921 г. сборник «Вехи. Из глубины» тезис о том, что революция разбудила самые низменные влечения русского народа.«Но народ, — подчеркивал В. Муравьев, — не послушался бы этих темных чувств, если бы рядом с ними, сплетаясь с ними, не вырастал в нем идеальный порыв и не было бы идеального оправдания этим темным инстинктам. Оправданием этим была вера в какую-то новую, внезапную правду, которую несла с собой революция... Социалистический рай был для простых людей тем же, чем были для него сказочные царства и обетованные земли религиозных легенд. И так же, как в старину подвижники и странники, народ был готов все отдать ради этого царства».
Однако коль скоро коммунизм был квазирелигией, то его постигла та же участь, которая постигла все огосударствленные мировые религии, создававшие свою Церковь (КПСС), свой Синклит (ЦК КПСС), своего Первосвященника (Генерального секретаря ЦК КПСС). Особо духовно уязвимыми становились религии, бравшие в руки государственную власть напрямую, т.е. теократические структуры. Коммунизм в России оказался подвержен всем духовным заболеваниям, поражающим теократию. Коммунисты заявили о своем намерении превратить страну в коммуну, т.е. в коммунистический монастырь. Но жизнь внесла свои коррективы. Она показала, что вся страна не может жить одним большим монастырем по непостижимому для большинства граждан уставу, что все население не может и не хочет эффективно трудиться при стимулах к труду, не воспринимаемых этим населением как таковые. А раз так, то вскоре произошла неизбежная замена монастыря казармой.
Трагический парадокс истории заключается в том, что коммунистический гуманизм проявился на практике иначе, чем в теории. Глубинные причины такого положения дел лежат, видимо, не только в несовершенстве общественных условий, в которых государство превращает ту или иную гуманистическую философию в идеологию, в конечном счете обращаемую им против человека.
Не последнее место среди таких причин, по всей вероятности, занимает и врожденный эгоизм человека, побуждающий его превращать в инструмент даже религию. В России на него наложились к тому же традиции русского государственного абсолютизма, всегда рассматривавшего человека не как духовное существо, а как материальное средство построения Империи. Сбылось пророчество М. Туган-Барановского:«В неподготовленной социальной среде коммунизм вместо того, чтобы стать царством свободы и всеобщего братства, должен стать царством рабства и всеобщей нищеты».
Крах Советского Союза и КПСС по-своему подтвердил правоту тезиса К. Маркса о невозможности опережающего Запад коммунистического будущего России. Не К. Маркс, таким образом, «погубил» Россию, а скорее Россия «погубила» К. Маркса, хотя и не всерьез и не надолго. Представление о том, что «призрак коммунизма зародился на немецкой земле», а потом, мол, перекочевал в Россию (В. Черномырдин), не вполне потому корректно. Упрек в адрес немцев бьет мимо цели.
Оригинальная концепция коммунизма, утверждающая абсолютную аксиологическую ценность человека, не имеет ничего общего с созданными в ХХ в. моделями казарменного и административно-командного социализма, которые в значительной степени дискредитировали своей практикой марксистский гуманизм. На самом же деле именно оригинальные идеи К. Маркса, а позднее — русских марксистов и даже в известной мере большевиков «ленинского призыва» позволяют радикально критиковать режимы, которые ими вдохновлялись. Таким образом, есть коммунизм человеческий и коммунизм институционный. Последний по существу не верен подлинному коммунизму, поскольку он противоречит основным коммунистическим идеалам. В этой связи абсурдно утверждать, что в СССР «рухнул коммунизм» (как это делают многие западные и отечественные политологи), ибо подлинного коммунизма — ни в марксовом, ни даже в ленинском понимании — в России никогда не было. Впрочем, как и нигде.
Тут уместно вспомнить слова К. Маркса: «Что касается меня, то я не марксист».
Впрочем, подобное мог бы сказать и Христос о многих своих последователях: «Что касается меня, то я не христианин». П. Струве большевиков называл «псевдомарксистами», в учении и практике которых давно испарился всякий марксизм. А Г. Плеханов назвал В. Ленина «Великим Инквизитором марксизма». Настоящие русские марксисты, т.е. русские (а не советские) коммунисты, как известно, не приняли участия в большевистской революции, оставшись верными ортодоксальному марксизму. Ленинизм же оказался по существу коренной ревизией последнего. В частности, В. Ленин создал учение о революциях, которое вопиющим образом противоречит идеям К. Маркса, игнорирует основные положения его концепции о причинах и ходе социальной революции, которую последний принципиально отличал от революции политической, являющейся более поверхностным событием.К сожалению, уже в начале ХХ в., когда место К. Маркса и Ф. Энгельса заняли их преемники — европейские социал-демократы, оставшиеся верными подлинному «марксизму», — оказалось, что фактически никто из называвших себя марксистами не сумел по-настоящему усвоить эволюционную сущность социальной доктрины своих великих учителей; большинство акцентировало внимание на ее революционной форме. Причем наиболее односторонне к пониманию теории К. Маркса подошли там, где революционное движение было менее всего подготовлено к ее восприятию. Центром мирового революционного движения тогда стала Россия, страна, к началу ХХ в. сделавшая только первые шаги по пути капиталистического развития, но раздираемая при этом серьезными классовыми противоречиями, особенно очевидными на фоне вопиющей нищеты народа.
Русские марксисты, чье формирование пришлось на период развязанного народовольцами террора, не могли не воспринять марксизм именно как революционную схему, основанную на принципах непримиримой классовой борьбы. Русский марксизм оказался представлен поколением русских революционеров, которые не пережили становления европейской социал-демократии, не испытали краха иллюзий, связанных с революциями 1848 и 1871 гг.
Они не признавали никаких преград и были готовы повести за собой всех, кто также не видел на своем пути ничего непреодолимого. Главным в такой борьбе считалось число сторонников, мощь партии, стоящей за фигурой вождя, а эти факторы не могли сложиться иначе как в результате революции. Причем простота революционной теории, простота лозунгов и призывов была пропорциональна степени революционного подъема. Русские марксисты, собственно говоря, оседлали этот революционный подъем, имевший в качестве своего источника социальный протест широких масс против бесправия и нищеты в царской России.Проблема поэтому состоит не только в изначальной порочности коммунистической идеи (как идеи богоборческой). Беда в том, что коммунизм оказался способен превратиться в государственную идеологию, которая до неузнаваемости исказила его сущность. Комплекс идеальных ценностей был превращен государством в набор догм, в катехизис, который охранялся институтом, созданным властями предержащими. Примат ценностей вследствие этого стал приматом института над личностью, авторитета над инициативой; аксиологическая монолитность переросла в социальную монолитность. В свою очередь это привело к политической и идеологической нетерпимости, когда институт стал считать себя воплощением добра и справедливости и начал бороться против зла и заблуждения; а отсюда — и к такому положению, когда успех данного института и воля авторитета стали критерием ценностей и даже истины. Видимо, поэтому для К. Маркса, например, само понятие «идеология» имело негативный смысл и закономерно стояло в одном ряду со словом «идеализм». Его «Немецкая идеология» посвящена борьбе с идеологиями вообще и с «буржуазной идеологией» в частности.
Религиозная коммунистическая мораль оказалась беспощадной к конкретному человеку, она рассматривала его лишь как кирпич для строительства будущего идеального общества. В этих условиях человек, по словам Н. Бердяева, «оказался лишенным измерения и глубины», он превратился «в двумерное, плоскостное существо».
Ему оставалось лишь стать частью общего целого, от которого он был зависим и чью имманентную рациональность он должен был утвердить. В конечном счете он был низведен до положения средства государства, которое его поработило, прикрываясь общечеловеческими ценностями. В этом смысле справедливо утверждение В. Муравьева: «В основах русского социализма и в значительной мере либерализма лежит отрицание истории, полное отрицание и отвержение действительности совершающегося...» Коммунистическая мысль «есть мысль о человеке, о мире, о государстве вообще, а не об этом человеке, об этом мире, об этом государстве».Для самого коммунизма превращение его в государственную идеологию означало полное крушение. Он стал бесплодным. В этом — один из уроков известной легенды о Великом Инквизиторе: истина живет, если она свободна, а свободна она лишь в условиях плюрализма. Идеологическая монолитность неизбежно приводит к ее умерщвлению. Она становится оборотной стороной триумфализма, который состоит в том, что история государственных институтов рассматривается как серия «триумфов», а свершившиеся факты канонизируются.
Как писал в конце 1980-х годов незаслуженно забытый философ С. Платонов (ныне покойный), возникший в советский период так называемый научный коммунизм, который многими ошибочно рассматривался как коммунистическая теория, на самом деле целиком относился к сфере идеологии. Ничего «научного» в этой идеологии, содержащей систему идеалов и принципов, которые должны были быть претворены в жизнь, не было и в помине. Идеология, которая стала подвизаться в несвойственной ей роли научной теории, неизбежно порождала фантастические представления об окружающем современном мире и — что самое опасное — творила идеологические мифы о нас самих. Одним из них был, например, миф о «социалистической экономике» — выражение, которым не пользовался ни К. Маркс, ни В. Ленин. На самом же деле, по К. Марксу, экономика, т.е. совокупность экономических производственных отношений, — это как раз то, что должно быть снято в ходе коммунистического уничтожения частной собственности. Словосочетание же «социалистическая экономика» так же бессмысленно, как и выражения «социалистическая спекуляция» или «социалистическая проституция».
К сожалению, именно эта экономика явила себя как система в высшей степени неэффективная. На этапе «позднего СССР» она превратилась в экономику постоянного и почти всеобщего дефицита. Однако ее пороки порождались не недостатками в управлении, некомпетентностью или недобросовестностью работников плановых органов и организаторов производства и не неэффективностью труда советских людей. Это было выражением коренной порочности лежащей в ее основе принципиальной модели — тоталитарного социализма. По мере развития общества эта коренная порочность проявлялась все больше и больше. За ее неэффективность мы в большой степени расплачиваемся и сейчас.
Следует учитывать и то объективное обстоятельство, что мобилизационный тип труда, какой бы прекрасной идеей он ни вдохновлялся, возможен лишь на сравнительно коротком отрезке исторического времени. Трудовое сверхусилие, даже если оно вполне свободно, не может осуществляться бесконечно долго. К началу 1960-х годов Россия, несомненно, стала испытывать мобилизационное перенапряжение. В этом первопричина начала так называемого застоя.
Кроме того, именно в 1960—1970-е годы советские коммунисты постепенно, сами того, возможно, не осознавая, начали предавать те самые идеалы и ценности, во имя которых коммунизм утверждался в России и в мире в целом и во имя которых советский народ, собственно говоря, и осуществлял это трудовое сверхусилие. Страна оказалась включенной в потребительскую игру с ориентацией на удовлетворение потребностей населения самым лучшим образом, даже лучшим, чем это способно было сделать капиталистическое общество. Как отмечал Э. Фромм, «коммунисты в Советском Союзе и за его пределами превратили социализм в чисто экономическую теорию. Цель такого социализма — максимальное потребление и максимальное использование техники. Н. Хрущев со своей теорией “гуляш-коммунизма” по своему простодушию однажды проговорился, что цель социализма — предоставить всему населению такое же удовлетворение от потребления, какое капитализм предоставил лишь меньшинству».
Социализм и коммунизм в 1960—1970-х годах по существу стали основываться на буржуазной теории материализма. Старый идеал построения в СССР — хотя бы и в далекой перспективе — коммунистического общества был нелепо «материализован»: его реализация теперь была объявлена достижением более высокого уровня жизни в сугубо материальном измерении в течение ближайших 20 лет.
С момента появления в 1961 г. новой Программы КПСС народ начал отрываться от духоборческой парадигмы труда и жить ожиданием, постоянно оглядываясь на Запад. Именно тогда советский человек постепенно превратился в «совка», т.е. в нетерпеливого иждивенца. В сознании народа утопия перекочевала туда, где находилась реальность материального изобилия, — в капиталистический мир. Все надежды трудящихся оказались связанными с «дающей» экономикой. С этого же момента ведет свое начало невиданная ранее полоса политических анекдотов, которые в конечном счете десакрализовали идеократическую власть.
Произошло, как и предсказывал Н. Бердяев, «обуржуазивание» Советской России, явившееся следствием «иссякания религиозной энергии русского народа». Именно в эти годы возник и начал стремительно углубляться опаснейший разрыв между коммунистической теорией и практикой реального социализма, породивший впоследствии в СССР отвратительный феномен «двойной морали»: на партсобрании человек говорил то, что требовало от него партийное начальство, а затем на кухне — «за рюмкой чая» — обменивался с соседом анекдотами про «вождей». При этом основополагающие тезисы коммунистической теории К. Маркса повторялись лишь как ритуальные заклинания. С этого момента система перестала быть «тоталитарной», поскольку власть и народ, оказавшись в разных социокультурных измерениях, начали жить взаимным обманом: «Они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем». Такая ситуация взрывала не только общее сознание движения к единым целям и идеалам, но и традицию российской соборности, которая — пусть в извращенной форме — нашла отражение в коммунистическом идеале.
Мировая история многократно демонстрировала: как только та или иная цивилизация начинала довольствоваться лишь материальным благом и этим благом, т.е. сытостью, измерять качество жизни, этим кичиться, этому поклоняться, — жизнь останавливалась, цивилизация разваливалась под грузом сытого отупения. Воистину, «не хлебом единым жив человек». Подмена великого коммунистического проекта фактически западным проектом общества всеобщего потребления означала эрозию и последующую неизбежную дискредитацию ранее провозглашенных идеальных ценностей. Растворение Советской России в цивилизации «практического атеизма» знаменовало собой «начало конца» СССР, поскольку коренным образом подрывало ее идеологические, а еще раньше — аксиологические основы. Именно в 1961 г., таким образом, был включен механизм развала Советского Союза. Фундаментальная причина грянувшего через три десятилетия после объявления «гуляш-коммунизма» распада СССР состояла в том числе и в смене парадигмы его исторического развития, в предательстве идеалов коммунизма. В России, как и предсказывал Н. Бердяев, «окончательно победил тип шкурника, думающего только о своих интересах». Страна потеряла свою сверхзадачу глобального значения, освященную метафизикой Всеобщего Космического Проекта, перспективу национального и мирового развития, а вместе с ней и чувство исторической правоты. В глазах же окружающего мира прежняя «цитадель добра», подобно оборотню, превратилась в «империю зла».
Еще по теме Коммунистическая вера и идеология:
- Коммунистическая и социалистическая идеология
- 5. Коммунистическая идеология на «партийно-политическом поле» России
- § 78. Школа—орудие коммунистического воспитания и просвещения
- 4.1. Коммунистическая правящая элита
- 8.4. Десталинизация. Номенклатурно-коммунистический режим
- Мировое коммунистическое движение - инструмент номенклатуры
- 4.1. Коммунистическая партия Российской Федерации
- Лекция 4. Коммунистическая правящая элита и политические лидеры советской эпохи
- 5.2. Военно-коммунистическая модель советской плановой хозяйственной системы
- § 114. Тактика коммунистической партии по отношению к крестьянству
- Административно-командная система (централизованная,плановая, коммунистическая)
- Истоки социалистических и коммунистических идей. Марксизм-ленинизм о социализме и коммунизме
- Перспективы национально-коммунистической революции в Азии. Война в Корее и ее международные последствия
- Роль военной силы в мировой политике после краха коммунистической системы в Европе
- 12.3. Либеральная идеология