<<
>>

Коммунизм в XXI веке

Есть ли место международному коммунизму в XXI в.? После краха государственного коммунизма в СССР в это поверить трудно. Невоз­можно представить себе в этом столетии массовое революционное ком­мунистическое движение, будь то в России или в какой-либо другой стране мира, а следовательно, и ортодоксальный коммунизм больше­вистского (сталинского или ленинского) типа, захвативший где бы то ни было государственную власть.

Не просматривается места в ХХI в. и коммунизму зюгановского типа.

В сущности, перед мировым коммунизмом стоит неразрешимая про­блема: для того чтобы восстановить собственный международный пре­стиж, он должен полностью отречься от своего прошлого — во всяком случае в части, касающейся попыток воплотить коммунистические иде­алы на практике. Он должен заявить, что не имеет никакого отношения к вдохновлявшимся им моделям тоталитарного социализма. Ему следует признать, что опыт «реального коммунизма» надолго (но, возможно, не навсегда) дискредитировал коммунистическую идею, которая к концу ХХ в. выявила свою идейную и нравственную исчерпанность.

Провал советского коммунизма нанес непоправимый удар по миро­вому коммунистическому движению. В 1920-е годы для большой части мира коммунистический эксперимент в Советском Союзе представлялся заманчивой дорогой в будущее. В 1930-е годы казалось, что это будущее в СССР уже создается. После Второй мировой войны и даже в 1950-е годы этот эксперимент выглядел все еще как знак будущего. Однако уже в 1960— 1970-е годы (особенно после событий 1956 г. Венгрии и 1968 г. в Чехо­словакии) советский опыт виделся уже как крайне негативный пример замедленного экономического развития, которого следует избегать.

С тех пор коммунизм уже не имел практического образца для под­ражания. Ведь не мог же им быть эволюционирующий в сторону реви­зионизма и изрядно коррумпированный уже в 1960-е годы Китай — тем более на фоне безнравственности Культурной революции, после разоб­лачения Мао Цзэдуна как убийцы миллионов людей, по масштабу пре­ступлений не уступавшего И.

Сталину. Это объясняет лихорадочный поиск альтернативного средоточия восхищения. Крушение коммуниз­ма вызвало тягу различных стран к «кока-колонизации», т.е. ориента­цию на США и стремление внедрить у себя демократические ценности американского образца.

Это произошло по многим причинам. Прежде всего нигде в мире государственный коммунизм не преуспел в удовлетворении стремления общества и человека к материальному благополучию и личному счастью, не обеспечив по сравнению с развитыми западными обществами более высокий уровень производительности труда. Сравнение коммунистичес­ких и некоммунистических стран, находящихся на сходной стадии соци­ально-экономического развития, в 1980-е годы, например, таких как ГДР и ФРГ, Польша и Испания, Венгрия и Австрия, свидетельствовало о том, что ни один коммунистический режим не добился лучшего положения по сравнению с соответствующими странами — будь то в категории вало­вого национального дохода, уровне жизни или конкурентноспособности на мировом рынке. Поэтому на протяжении всего ХХ в. не наблюдалось сколько-нибудь значимых случаев бегства в коммунистические страны людей, привлеченных коммунистическим образом жизни, тогда как же­лание распрощаться с коммунизмом было очевидно на примере и совет­ской системы, и коммунистических режимов в странах ЦВЕ и даже АТР. А. Изгоев главную причину краха русского коммунизма и социализма видел в «его ложном учении о человеке...», в том, что он «ошибался не только в своем отношении к высшим сторонам человеческой натуры, к духовным стремлениям человека, но что он не понимал и стимулов его материальной деятельности, на которой собирался строить всю обще­ственную деятельность и все общественные связи».

Еще более важный момент состоит в том, что коммунизм не смог принять в расчет составляющее основу человеческого бытия стремле­ние человека к индивидуальной свободе, личному счастью, благососто­янию его семьи, духовному самовыражению. В век всеобщей грамотно­сти и массовых коммуникаций коммунизм недоучел тягу человека ко все большей возможности политического выбора.

Выставляя себя в ка­честве самой творческой и новаторской системы, коммунизм на самом деле душил творческие начала в обществе.

Это стало особенно ясно, когда в конце ХХ в. государство почти повсюду перестало играть прежнюю тотальную роль в жизни общества. Одновременно везде большая роль стала придаваться индивидууму, пра­вам человека, личной инициативе и частному предпринимательству. Растущий во всем мире упор на демократию участия, индивидуальную инициативу, на профессиональную, политически независимую солидар­ность отражал широкое осознание негативных уроков и опыта ХХ в., наглядно показавшего на примере целого ряда стран, что самые возвы­шенные мечты человечества могут обернуться адом, если государство становится тоталитарным и начинает вмешиваться в частную жизнь своих граждан. С другой стороны, в ХХ в. государство оказалось крайне неэффективным собственником, равно как и распределителем нацио­нального дохода, по сравнению с частным бизнесом и частной сферой услуг. Таким образом, встреча человечества с коммунизмом в ХХ в. дала болезненный, но крайне важный урок: утопическая социальная инже­нерия находится в фундаментальном противоречии со сложностью че­ловеческого бытия, а социальное творчество лучше всего расцветает, когда политическая власть ограничена. Это упреждает уверенность в том, что ХХ! век будет веком плюрализма и демократии, а не коммунизма.

Уже в конце 80-х годов прошлого века почти все коммунистические страны стали искать пути экономических и политических реформ, кото­рые были равносильны отказу от коммунистической теории и практики. Это особенно чувствовалось в странах Центральной и Восточной Евро­пы, в которых марксизм-ленинизм всегда, впрочем, воспринимался как чужая доктрина, навязанная силой извне. Процесс органического оттор­жения коммунизма странами ЦВЕ, сходный с отторжением пересажен­ных органов человеческим телом, начался, собственно говоря, практи­чески сразу после Второй мировой войны и в наиболее явной форме проявился в 1956 г.

в Венгрии, в 1968 г. в Чехословакии и в 1980 г. в Польше.

Французский и в особенности итальянский коммунизм сумел пре­дотвратить свою быструю политическую кончину, все более скатываясь на позиции ранее проклинавшейся коммунизмом социал-демократии. Компартии Франции и Италии выживали в 1960— 1980-е годы, таким образом, за счет антисоветизма: они осудили не только сталинизм, втор­жения в Венгрию, Чехословакию и Афганистан, но, в конце концов, и весь советский опыт. Уже в 1970-е годы в недрах итальянской компар­тии зародился новый феномен — еврокоммунизм, который был попыт­кой примирить коммунистическую доктрину и сложившиеся новые политические реалии за счет создания ее более умеренной версии, ко­торая, впрочем, советскими ортодоксами немедленно была квалифи­цирована как ересь. Однако еврокоммунизму не суждено было стать обновленной коммунистической доктриной не по этой причине. Ста­бильный экономический рост Италии и Франции способствовал упад­ку в этих странах крайне левых вообще и коммунистов в частности.

Что касается коммунизма в Китае, то там он приобретает все более ритуальный и символический характер. Ценой его экономического успеха становится выхолащивание идеологии. Идеал китайского ком­муниста сейчас — уже не пролетарий, а предприниматель. Китай всту­пил в ХХI век под властью официальной коммунистической доктрины, но это уже не вполне коммунистический Китай.

Отвергнутый в России и в странах Центральной и Восточной Евро­пы, все более приобретающий коммерческие черты в Китае, коммунизм уже в конце 1980-х годов стал, таким образом, идеологией, дискредити­рованной в международном масштабе. Марксизм-ленинизм перестал пользоваться уважением даже среди членов ведущих компартий в каче­стве универсально значимого руководства к действию. Для простых людей во всем мире коммунизм стал символом задержки развития. Ни в развитых, ни в развивающихся странах никто уже не усматривал в ком­мунизме программу будущего. Даже улучшение ситуации в Китае не было способно компенсировать это негативное восприятие, поскольку оно достигнуто в значительной мере вследствие отхода в теории и прак­тике от коммунистических догм.

Эра монолитного коммунистического движения канула в историю уже в 1950-е годы. 1980-е годы стали концом не только единства теории и практики коммунизма, но и единой комму­нистической доктрины. В комдвижении завелась «бацилла плюрализма». В Европе — на континенте, где возник коммунизм, — коммунистическое движение уже в 1960-е годы превратилось в некий рудимент индустри­альной эры. В США коммунизм, как известно, всегда был даже не дви­жением, а крошечной сектой, никак не влияющей на политические про­цессы. К концу ХХ в. возникло твердое убеждение: чем более развито общество, тем менее политически значима в нем компартия.

Коммунизм, таким образом, провалился там, где ожидалось, что он преуспеет; и он преуспел (в смысле захвата и удержания политической власти) там, где, согласно его доктрине, условия еще не созрели для его успеха. Этот парадокс привел к утрате коммунизмом его главной интел­лектуальной привлекательности: ощущения, что он оседлал историю, что его неизбежный триумф равносилен прогрессу человечества. Из но­вейшей философской доктрины он превратился в теорию, устаревшую в теоретическом и практическом смысле. Коммунизм лишился своей исторической миссии. В этой связи нашу эпоху уже сейчас можно в ос­новном определить как начало посткоммунистической фазы истории человечества.

Вряд ли коммунизм уже сможет претендовать и на роль новой рели­гии. Атеизм как высшее воплощение западного рационализма и духо­борчества, как высшая точка философии Нового времени, похоже, преодолен человечеством и останется достоянием истории. Трагический парадокс заключается в том, что так же, как и коммунистические, хри­стианские идеалы и христианский гуманизм проявлялись на практике иначе, чем в теории. Раннехристианская революция не имеет ничего общего со средневековым или даже константианским христианством, которое, став государственной религией, по существу также предало те самые ценности, за которые оно боролось и во имя которых утвержда­лось. В этой связи актуальны слова Н. Бердяева:

«Коммунизм есть великое поучение для христиан, частое напоминание им

о Христе и Евангелии, о профетическом элементе в христианстве».

С позиций современного опыта становится ясно, что коммунизмом (в том числе и К. Марксом) критиковались религиозные ценности, ском­прометированные в неком историческом синтезе, который не отражает подлинные религиозные ценности. В этом смысле сам атеизм есть от­рицание лишь искаженного образа Бога и религии, в создании которо­го виноваты и сами христиане. Вернуть человеку, прежде всего, конеч­но, русскому человеку подлинный образ Бога — задача не только религиозных лидеров, но и всех верующих людей России. Трудно даже вообразить, что ее способны решить наши коммунисты, лицемерно пы­тающиеся сейчас начертать веру на своем идеологическом знамени.

Сомнительно, что коммунизм останется мировой идеологией. Вме­сте с тем он имеет большие шансы на то, чтобы остаться в качестве от­душины для угнетенных и обездоленных — особенно в тех странах, в которых власти неспособны справиться с социально-экономическими проблемами и постоянно плодят нищету. Он привлекателен для разоча­рованных своим бедственным положением и одержимых кратчайшим путем прийти к политической власти. Бедность, отсталость и нацио­нальная вражда — вот питательная среда для коммунизма. В странах же процветающих и экономически благополучных ему места нет. Роль здо­ровой оппозиции там занимает, как правило, социал-демократия.

Что же касается коммунизма, описанного К. Марксом, то к нему неуклонно движется история. И вызревает такой коммунизм, в полном соответствии с его учением, в наиболее развитых странах, которые сей­час принято считать постиндустриальными. Именно здесь открывают­ся перспективы постепенного снятия различных форм частной соб­ственности.

Уже недалеко то время, когда общество в этих странах превратится в единый класс, организованно «эксплуатирующий» производительную силу технологии. На месте отчужденных информационных связей воз­никнет искусственно созданная, качественно новая технология обра­ботки информации, объединяющая в масштабах всего общества все технологические процессы в единый технологический комплекс, хо­зяйственный организм. Поскольку к этому времени живой труд челове­ка в качестве источника мышечной энергии будет окончательно вытес­нен из всех отдельных промышленных технологий, человек окажется полностью вне этого технологического комплекса. Тем самым будут до конца уничтожены отношения частной собственности, т.е. отношения присвоения отдельными лицами или их группами частей или элемен­тов этого комплекса средств производства. Однако останутся несняты­ми отношения общественной собственности — отношения между людь­ми по поводу присвоения (т.е. совершенствования использования, воспроизводства) хозяйственного организма в целом. Останутся также неснятыми отношения в сфере «обработки людей людьми» («Немецкая идеология») — технологии воспроизводства самого человека.

В гораздо более отдаленной перспективе произойдет преобразова­ние производственно-технологического комплекса в самовоспроиз­водящуюся, искусственную природу, пользование плодами которой отныне будет осуществляться в индивидуальной форме, никак не опос­редуемой обществом. В результате поэтапного преодоления отчужде­ния в сфере «обработки людей людьми» последовательно реализуется воспроизводство человека, расцветает его человеческая сущность, т.е. совокупность его способностей и талантов. Человек полностью реали­зует себя. При этом «свободное развитие каждого станет условием сво­бодного развития всех». Эта формула, ставя в центр отдельную личность, не забывает и о коллективе. Вполне обдуманно К. Маркс называет его не социумом (нацией, государством, цивилизацией), а «ассоциацией», чтобы у читателя не возникло никаких аллюзий с современными фор­мами социального общения. «Ассоциация» тем и отличается от этих форм, что она свободно создана свободными индивидами. «Производ­ство самих форм общения» — вот в чем проявится прежде всего творче­ство свободного человека. И именно свободное развитие каждого будет условием возникновения таких ассоциаций. Созданные произвольно свободными людьми, они будут по их совокупному согласию изменяться или распускаться, уступая место новым, столь же произвольно создан­ным формам с тем же или другим составом свободных индивидов. В сво­ей совокупности они составят единое человечество. Однако никакой нивелировки, никакой социокультурной энтропии не произойдет. На­против, тогда-то и расцветут в полной мере все национальные культу­ры, тогда-то и будут реализованы национальные идеи разных народов, включая, конечно, и русскую идею.

Особо следует остановиться на будущем социализма, который сле­дует отличать от собственно коммунизма — при всем их духовном и те­оретическом родстве. Реальный социализм в СССР построен, как из­вестно, не был. В. Ленин называл то состояние общества, которое сло­жилось в Советской России в 1924 г., «социализмом в известном смыс­ле». То, что было сделано после его смерти, вряд ли укладывается даже в эту осторожную формулировку, вопреки внедренным советской пропа­гандой идеологическим штампам о построении социализма «в основ­ном», о «полной победе социализма», о «полной и окончательной побе­де» и т.д. Социалистическая идея как таковая, т.е. в марксовом понимании, конечно, в гораздо большей мере была воплощена в разви­тых западных странах.

В России сторонниками социалистической идеи с самого начала (уже во второй половине ХК в.) оказались радикалы и революционе­ры. Они считали возможным уничтожение частной собственности имен­но административным, директивным, робин-гудовским путем, т.е. пу­тем элементарной «экспроприации экспроприаторов». Они, таким образом, не различали простого упразднения частной собственности и ее положительного упразднения, т.е. уничтожения. В результате этого невинного, казалось бы, заблуждения в среде российских радикальных социалистов и возникла легенда о коммунизме как об «идеальном спо­собе производства» и социализме как первой стадии коммунизма. Пос­ле экспроприации экспроприаторов средства производства должны были быть переданы в собственность государства, которая представля­лась ими в качестве «достояния всего народа». По мысли российских радикальных социалистов, в среде которых и были воспитаны больше­вики, в итоге оказываются ликвидированными эксплуататоры и экс­плуатация и остаются только ассоциированные работники, получающие свои доли от произведенного общественного богатства в соответствии с количеством и качеством труда. Управляет общественным производ­ством и регулирует распределение произведенного продукта опять же государство, которое является орудием власти трудящихся. Привержен­цы этой идеологии считали единственно возможным путем ее реализа­ции революцию. В своей основе такой идеологией и явилась марксист­ская теория (к К. Марксу, впрочем, не имеющая никакого отношения), которая в ХХ в. приняла еще более радикальный вид во взглядах, про­граммных установках и практических делах российских большевиков и их соратников в других странах, образовавших международное комму­нистическое движение.

Одновременно, уже в ХК в., на Западе в лоне европейского марк­сизма возник так называемый ревизионизм (который на самом деле оказался гораздо более верным теоретическому наследию К. Маркса, нежели ленинизм), воплотившийся в идейных и программных установ­ках Э. Бернштейна и его единомышленников из II Интернационала, немедленно подвергнутых ожесточенным нападкам радикалов. Они от­казались от идей насильственной революции, диктатуры пролетариата и даже от радикального преобразования капиталистической экономи­ки, взяв курс лишь на придание ей все большей социальной ориента­ции при последовательном развитии начал, лежащих в основе западной демократии, не говоря уже об отказе от всяких благоглупостей, касаю­щихся коренной переделки веками устоявшихся форм социальной жиз­ни. В этом же русле стали развиваться многочисленные социал-демок­ратические и социалистические движения, возникшие за пределами марксизма. Все эти течения образовали другой, коренным образом от­личающийся от радикального поток социалистической мысли, опира­ющийся на традиции либерально-демократической культуры. На Запа­де идеология демократического социализма была взята на вооружение партиями социал-демократической ориентации и даже некоторыми чисто буржуазными силами. Приходя к власти с помощью чисто демок­ратических механизмов, основы которых сложились еще во времена марксова капитализма, эти партии воплощали такую идеологию на прак­тике. Они отвергли путь тотального огосударствления и насильствен­ной экспроприации собственности. Наблюдая опыт «реального социа­лизма», они убедились, что производство на базе так называемой общественной, а на самом деле государственной собственности, когда средства производства становятся как бы «ничейными», несравненно менее эффективно, чем при частной собственности, при наличии хозя­ина, заинтересованного в достижении лучших производственных ре­зультатов и несущего личную ответственность за итоги работы.

Таковы две сложившиеся уже в начале ХХ в. глубоко различные иде­ологии — тоталитарного социализма и демократического социализма. И они нашли свое практическое воплощение в двух разных типах об­щественного устройства, которые пришли к разным итогам и открыва­ющимся перспективам к концу бурного и трагического ХХ в. И если одна из них, пролив море крови и нагромоздив горы трупов, неуклонно шла и в конце этого века пришла к своему краху, оказавшись на свалке истории, то другая, постоянно совершенствуясь и создавая все более благоприятные условия жизни для миллионов людей, неуклонно наби­рала и продолжает набирать силу, перерождаясь в посткапиталистичес­кое общество, в котором капиталистическая форма организации про­изводства сочетается с сильной социальной политикой, придающей системе распределения в значительной мере социалистический харак­тер. Вероятно, пока это наиболее оптимальная форма общественного устройства, выработанная человечеством. А система используемых в нем социалистических принципов и способов регулирования общественной жизни, которая по мере дальнейшего развития может становиться все более полной и совершенной, — это и есть самое большее и лучшее, что может дать социалистическая идея, которая является одним из вели­чайших достижений общечеловеческой культуры.

«Весь мир, — предсказывал еще Н. Бердяев, — идет к ликвидации старых капиталистических обществ, к преодолению духа, их вдохнов­ляющего. Движение к социализму — к социализму, понимаемому в широком, не доктринерском смысле, — есть мировое явление. Это ми­ровой перелом к новому обществу, образ которого еще не ясен».

Так что левая социалистическая идея России, да и миру в целом, вероятно, еще понадобится, возможно, не в качестве того «идеального горючего», которое уже однажды обеспечило России позиции сверхдер­жавы, но, что гораздо важнее, в качестве концепции, обеспечивающей видение перспективы национального и мирового развития.

<< | >>
Источник: Кортунов С. В.. Становление национальной идентичности: Какая Россия нужна миру. 2009

Еще по теме Коммунизм в XXI веке:

  1. Перспективы маркетинга в XXI веке
  2. Введение Центральная Азия в XXI веке
  3. РОЛЬ ГОСУДАРСТВА В ПАРАДИГМЕ ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ В XXI ВЕКЕ
  4. Глава 6. Реальные и потенциальные угрозы России и человечеству в XXI веке
  5. Под ред. Шаклеиной Т. А., Байкова А. А.. Мегатренды: Основные траектории эволюции мирового порядка в XXI веке, 2013
  6. (Основные) Требования к менеджерам в XXI веке (предъявляемые к современному менеджеру).
  7. СУДЬБА РУССКОГО КОММУНИЗМА
  8. Глава X ШКОЛА И КОММУНИЗМ
  9. Глава XI РЕЛИГИЯ И КОММУНИЗМ
  10. Коммунизм
  11. УСЛОВИЯ СТРОИТЕЛЬСТВА КОММУНИЗМА В РОССИИ
  12. § 87. Государственная пропаганда коммунизма