Задача исследования и проблема окончания холодной войны
Расхождения по вопросу о целях исследований МО, содержащиеся в скрытом виде в упомянутых «спорах», можно не без пользы извлечь на поверхность. Объект и методы исследования зависят от его задач.
Направление работы, подходящее для решения одних задач, может оказаться негодным для решения других. В настоящем параграфе выделены три вида задач исследования МО, но не для того, чтобы классифицировать авторов, а для того, чтобы показать каким образом направленность конкретного исследования зависит от его задач.В качестве иллюстрации возьмем проблемы, вставшие перед наукой о МО после окончания холодной войны. Лишь очень немногие исследователи МО предвидели изменения, происшедшие в мировой политике во второй половине 80-х годов. Трудно спорить с выводом Дж. Гаддиса, что «ни один из трех общих подходов, распространенных после 1945 г., — поведенческий, структурный и эволюционный — и близко не подошел к предвидению того, как закончится холодная война» (Gaddis, 1992, р. 53). Действительно, работу ученых-международников с середины 50-х до середины 80-х годов можно рассматривать как накопление объяснений холодной войны. Среди них фигурировали международная анархия с соответствующими дилеммами безопасности и гонкой вооружения, махинации военно-промышленного лобби, а также склонность людей отмахиваться от противоречащей собственным взглядам информации. В итоге сформировалась мощная теория неизменности международной системы. Богатая по содержанию литература не давала сколько-нибудь серьезных оснований для предположений скорого и мирного окончания конфронтации Востока и Запада. В этом состоит проблема «неожиданности» окончания холодной войны.
В научной среде она вызвала разные реакции (от сильной озабоченности до полной индифферентности) в зависимости от задач исследователя. Три типа задач исследования представлены на рисунке 16.1. Идея состоит, повторяю, не в навешивании ярлыков — в МО более чем достаточно «школ» и «подходов», — а в подготовке всего необходимого для оценки общей направленности исследования как средства достижения определенных целей.
Полемика о средствах исследования неизбежно приобретает характер путаницы, если спорящие не признают имеющихся различий в понимании его задач.Сначала проводится различие между позитивным и негативным исследованием. В первом случае задача состоит в позитивном приращении знания к уже имеющемуся; во втором случае — в изучении пределов того, что считается знанием. Позитивное исследование далее подразделяется соответственно на исследование, вызванное вне- и внутринаучными соображениями. При этом предполагается, что первое стремится оказать воздействие на общество, а второе — улучшить наше представление о самих себе и нашем существовании. Подобное различение не делается в отношении негативного исследования по причинам, которые объясняются ниже.
Рисунок 16.1
Следует особо оговорить терминологические особенности предложенной типологии. Исследование первого типа можно в определенном смысле отождествить с «позитивизмом» и назвать исследованием, «решающим проблему». Третий тип, помимо прочего, включает то, что известно под названием «постпозитивизм» и «критическая теория». Но лучше избегать таких ярлыков.
Три вида задач исследования не являются взаимоисключающими в том смысле, что ученый должен выбрать лишь одну из них. Напротив, считается само собой разумеющимся, что задачи внутринаучного понимания и вненаучного применения могут ставиться и решаться одновременно, а негативный критицизм — условие позитивного понимания. Но в то же время в области МО все более отчетливо просматривается различение исследовательских задач и, следовательно, для их реализации годится не любая направленность исследования.
А. Исследование первого типа
Цели первого типа исследования, казалось бы, доминировали в научном исследовании международных отношений. Предпочитавшие называть себя «исследователями проблем мира» выражались на этот счет особенно ясно (или претенциозно). Ю. Гальтунг, например, сравнивал исследование проблем мира с медициной и утверждал, что цель состоит в избавлении от «знахарства» в международных отношениях (Galtung, 1964, р.
4; 1967: р. 13—20). Д. Сингер считал, что молчаливое согласие с донаучным характером анализа можно считать «самым ужасным военным преступлением». Такое просвещенческое рвение было общим для МО, в то время как объектом исследования выступал процесс принятия решений, сдерживание, управление кризисом, миротворчество и международный порядок. А. Джордж — весьма уважаемый политолог — вслед за Гальтунгом проводил параллели между исследованием МО и медициной (George, 1993, р. 17-18).Цели первого типа не ассоциировались с какой-либо определенной методологией. Так называемые количественные исследования международной политики вводились в исследовательскую практику предыдущим поколением ученых, анализ статистических данных и математическое моделирование стали стандартными процедурами в исследовании первого типа по проблемам войны и мира (Russett, 1972; Hoole, Zinnes, 1976). В то же время велась критика количественных методов за безжизненную абстрактность, которая исходила не в последнюю очередь от ученых вненаучного толка и составляла значительную часть «второй волны споров» в области МО. Исследование первого типа, таким образом, может принимать как «гуманистические», так и «научные» формы.
В исследованиях первого типа обязательно, кроме прочего, присутствует забота о будущем в виде попыток предвидеть развитие событий, к которым, возможно, придется адаптироваться, в виде оценки результатов избранного политического курса, или, по крайней мере, в виде разумного рассмотрения упомянутого. Хотя в научных кругах сегодня немногие верят в возможность точных предсказаний, но все-таки ученые стремятся к ориентированному на будущее знанию, используя самые разные исследовательские методы.
В этом плане показательно такое историческое событие, как окончание холодной войны. Оно не служит доказательством отсутствия стремления предсказывать конкретные события. Мы должны обладать способностью предвидеть конкретные события (по крайней мере, главные события, такие, как окончание холодной войны) с благоразумной уверенностью, чтобы наше знание соотносилось с политикой.
Оно не свидетельствует также о том, что существующая теория на самом деле рассуждала о завершении холодной войны в определенном виде и в определенном будущем. Для политиков и граждан, обращавших взоры в будущее в 1983 или 1984 гг., в разгар так называемой новой холодной войны, центральным был не вопрос о том, закончится ли она, а вопрос, когда и как это произойдет. Ответа типа «раньше или позже» для задач первого типа не достаточно.Нельзя не замечать того факта, что трудность в предвидении момента окончания холодной войны на основе теории МО — повод для беспокойства относительно исследования первого типа, которое может выражаться по-разному. Одни ученые высказали мнение, что, несмотря на явную неудачу в прогнозировании этого события, при разработке политики следует, тем не менее, учитывать получаемые учеными данные и выводы. Но научному сообществу надо отказаться от претензий на однозначные, эмпирически обоснованные рекомендации в сфере международных отношений, надо видоизменить формы участия в общественных дискуссиях — вненаучную риторику (George, 1993).
Других политологов указанная неудача подвела к мысли, что следует различать международные отношения по степени их предсказуемости. В этом плане уже проводятся различия между Югом и Севером. В соответствии с этой точкой зрения проблемы взаимодействия меняются, но это свойственно лишь развитым странам, тогда как в развивающемся мире продолжают существовать по-преимуществу традиционные формы отношений (Holsti, 1991; Jervis, 1992).
Кроме того, был сделан вывод, что задачи исследования первого типа выполнимы лишь в долгосрочной перспективе. Существующая ныне теория МО слишком слаба, чтобы представлять собой нечто большее, чем просто вспомогательный инструмент политика. Такое положение изменится в неопределенном будущем, но исследование второго типа более пригодно уже в нынешние времена.
Из этой неудачи последовали и радикальные выводы, что исследование первого типа оказалось невозможным из-за присущей международным отношениям непредсказуемости.
Непредвиденность окончания холодной войны используется как подтверждение общего заключения, что надежды на решение международных проблем с помощью научного исследования международных отношений иллюзорны.Эта дискуссия значима для исследователей МО, но лишь постольку, поскольку они признают, что задачи их исследования относятся к первому типу. Суть дела меняется при ином подходе.
Б. Исследование второго типа
То, что с позиций исследования первого типа вызывает трудности, открывает удивительные возможности с точки зрения второго типа. В определенном смысле теория, согласно которой окончание холодной войны не могло быть предсказано, имела солидную концептуальную и эмпирическую основу. Очевидно, чем лучше теория, тем более удивительны противоречащие ей факты. При этом проблема состоит не в том, следует ли нам прекратить работать в избранном направлении, а в том, как усовершенствовать теорию в свете нового опыта.
Достаточно одного примера. Ученые, пытавшиеся осмыслить окончание холодной войны, высказали общую идею о необходимости в дополнение (или вместо) к традиционно выделявшимся факторам в теории МО принимать во внимание политические убеждения и ценности людей наравне с внутриполитическими структурами и процессами. Даже при том, что традиция МО на этот счет эклектична, в теории явно доминировали структурные компоненты — международная система, государства, бюрократии и структуры знания. Ни содержание внешнеполитических идей, ни внутренняя политика, посредством которой противоборствующие идеи выливались во внешнеполитические акции, не занимали соответствующего места в теории МО, это, согласно С. Хоффманну, — типичная американская черта (Hoffmann, 1977, р. 58). Никем не предсказанное окончание холодной войны подчеркнуло необходимость вновь обратить внимание на политику, причем в двух смыслах — на политику как совокупность политических идей, и как совокупность внутриполитических процессов.
Такая установка осложняет построение теорий.
Существует дилемма лаконичности и всеохватности теории (Allan, 1992), которая обозначена в длительных дискуссиях внутри исследований второго типа. Но и среди тех, кто стремится к теории предельно обобщающего характера имеются сторонники как упрощения, так и нередуцируемой сложности. Суть дела здесь более интригующая, нежели в исследовании первого типа. Как уже говорилось, ученые должны осознать, что «чересчур строгое следование научным критериям краткости в их теоретизировании не подходит для развития полезной, относящейся к политике теории и знания» (George, 1993, р. 140). Трудно, однако, увидеть, как делается политика и как формируются мнения граждан, иначе чем на основе моделей, выделяющих основные черты ситуации или проблемы. Если и возможно учесть все более или менее полно при научном объяснении прошлого, эта задача может оказаться невыполнимой для политиков и граждан, размышляющих о будущем.Таким образом, если в исследовании второго типа решение проблем предвидения политических событий, подобных окончанию холодной войны, путем включения политических идей и внутриполитических процессов в теоретические модели международной политики достаточно очевидно, то оно может оказаться проблематичным при ориентации на исследование первого типа. Политика в смысле идей и динамических процессов по сути своей менее предсказуема, чем политика, рассмотренная в виде структурных образований; если необходим учет такого рода факторов для верной теории международных отношений, то это вызывает серьезную проблему для исследования первого типа. Наоборот, для исследования второго типа включение этих факторов естественно, ибо большинство из нас считает более продуктивным погрузиться в содержание пьесы и игру актеров, нежели обращать внимание на структуру театра.
В. Исследование третьего типа
Суть исследования третьего типа — освобождение от ограничений, налагаемых тем, что считается знанием. Оно сосредоточивает внимание на понятиях необходимого и невозможного. Исследование третьего типа стремится показать, что необходимого можно избежать, а невозможное можно реализовать.
Различение вне- и внутринаучного трудно проводить в случае негативного исследования. Логично проводить различие между вненаучным освобождением и внутринаучным скептицизмом, подобно различию между утвердительным и скептическим постмодернизмом (Rosenau, 1992). Спорно, однако, может ли радикально негативное по характеру исследование служить средством для достижения вненаучных целей; уже говорилось, что «отвергая более позитивные задачи, нежели подрыв существующей теории, [этот подход] на деле оставляет все как есть» (Brown, 1992, р. 218). Поскольку в данном случае мотивы негативного исследования не имеют значения, будь они вне- или внутринаучными, то кажется нет нужды вступать в споры о политической подоплеке постмодернизма, пытаясь провести различие между ними. От позитивного исследования их отличает представление о достаточности действенного критицизма для достижения целей, что важно в данном контексте.
Разрушающая науку активность может ограничиваться отдельными высказываниями, основанными на традиционной гносеологии и стремящимися показать, что нечто, широко признанное, на самом деле малообоснованно, тем самым расчищая путь позитивному исследованию. Это исследование находится на стыке первого, второго и третьего типов. Есть еще одно основание для выделения третьего типа исследования в качестве отдельного, отличаемого от первого и второго типов. Существует мнение, что то, что считается знанием в исследованиях первого и второго типов, на самом деле представляют собой некие «произвольные культурные образования». Это — тезис ученых, «отвергающих познание в [его модернистском] смысле». Они ставят акцент не на «двусмысленности, неопределенности и непрестанном поиске сущности», их цель — «выявить пределы знания, выяснить, как они установились, показать их произвольный характер и найти иную премудрость» (Ashley, Walker, 1990, р. 262—264). Их задача — «расшатать исходные посылки, [принимаемые теоретиками МО], и затем показать возможные иные варианты хода мысли» (Walker, 1992, р. 23). Это, конечно же, — применение к МО широко распространенных взглядов о произвольности и деспотичности, притязаний знания.
Сегодня именно расхождение теории и практики, ставшее очевидным в связи с окончанием холодной войны, превратилось для исследователей МО в проблему. Если отвергать саму идею, что истинность теории зависит от ее согласия с фактами, как это делают явно или неявно многие ученые (Walker, 1992, р. 19), то адекватным отношением к фактам, относящимся к окончанию холодной войны, будет безразличие. А то, что же, с других точек зрения, считается частью противоречащей теории действительности и поэтому вызывает озабоченность или удивление, вовсе не относится к делу, если «истина — нечто такое, без чего в наших рассуждениях мы можем — и должны — обходиться» (Brown, 1992, р. 204). Если основанная на фактических данных теория — мираж, то происходящие события вовсе не события.
Г. Выводы: три профессиональные роли
Итак, выделяются три профессиональные роли исследователей МО: конструктивно мыслящий гражданин, особняком стоящий аналитик и последовательный скептик. Оценка состояния науки зависит от принятой роли. «Споры» проходили так, будто у всех исследователей были общие цели или будто бы цель каждого была совместима с целью других. На самом деле не было ни того, ни другого. Иногда исследование третьего типа предполагает, что ориентации первого и второго типов основываются на иллюзиях. Точно так же поиск ориентированного на будущее знания, присущий исследованию первого типа, может приводить к результатам, поверхностным, с точки зрения анализа второго типа, при том, что более глубокое понимание событий, свойственное второму типу исследования, мало что дает для решения ключевых проблем исследования первого типа.
Парадоксально, но наиболее противоречивая из ролей та, которую традиционно принимали на себя исследователи, — роль гражданина-эксперта. Именно с этой точки зрения состояние дисциплины — как показала проблема окончания холодной войны — вызывает разочарование. Выбор делается не «между детализированными, заслуживающими доверия предписаниями действий и ничем вовсе», как утверждал А. Джордж (George, 1993, р. 17). Ближайшая задача политологов, изучающих МО, состоит в том, чтобы пойти дальше пионерских попыток Джорджа в деле выяснения методологических требований исследования первого типа и понять, чем же они отличаются от требований исследования второго типа.
Во всяком случае рациональные споры внутри науки выиграют, если роли будут явно выражены. Сегодняшние схватки профессоров первого типа и студентов-выпускников третьего типа будут более перспективными в плане результатов, или по меньшей мере менее бестолковыми, если будет ясно, что социальная значимость «позитивистского» исследования и уместность использования идей Фуко зависят от того, что мы собираемся делать.
Еще по теме Задача исследования и проблема окончания холодной войны:
- Основные направления исследования международных отношенийпосле окончания «холодной войны»
- ТЕМА 4. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ДИСКУССИИ ПО ПРОБЛЕМАМ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ
- РОССИЯ И США ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ
- Окончание холодной войны в Европе
- ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА РОССИИ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ
- Политическая карта мира после окончания холодной войны
- Глава 8 Внешняя политика США после окончания холодной войны
- Эволюция системы международных отношений после окончания «холодной войны»
- Периодизация российской внешней политики после окончания холодной войны
- 12.3. Конец холодной войны
- Трансграничное радиовещание в годы Холодной войны
- Глава 1. Внешнеполитическая стратегия США после холодной войны