<<
>>

Задача исследования и проблема окончания холодной войны

Расхождения по вопросу о целях исследований МО, содержащиеся в скры­том виде в упомянутых «спорах», можно не без пользы извлечь на поверх­ность. Объект и методы исследования зависят от его задач.

Направление рабо­ты, подходящее для решения одних задач, может оказаться негодным для решения других. В настоящем параграфе выделены три вида задач исследова­ния МО, но не для того, чтобы классифицировать авторов, а для того, чтобы показать каким образом направленность конкретного исследования зависит от его задач.

В качестве иллюстрации возьмем проблемы, вставшие перед наукой о МО после окончания холодной войны. Лишь очень немногие исследователи МО предвидели изменения, происшедшие в мировой политике во второй полови­не 80-х годов. Трудно спорить с выводом Дж. Гаддиса, что «ни один из трех общих подходов, распространенных после 1945 г., — поведенческий, струк­турный и эволюционный — и близко не подошел к предвидению того, как закончится холодная война» (Gaddis, 1992, р. 53). Действительно, работу уче­ных-международников с середины 50-х до середины 80-х годов можно рас­сматривать как накопление объяснений холодной войны. Среди них фигури­ровали международная анархия с соответствующими дилеммами безопасности и гонкой вооружения, махинации военно-промышленного лобби, а также склонность людей отмахиваться от противоречащей собственным взглядам информации. В итоге сформировалась мощная теория неизменности междуна­родной системы. Богатая по содержанию литература не давала сколько-нибудь серьезных оснований для предположений скорого и мирного окончания кон­фронтации Востока и Запада. В этом состоит проблема «неожиданности» окон­чания холодной войны.

В научной среде она вызвала разные реакции (от сильной озабоченности до полной индифферентности) в зависимости от задач исследователя. Три типа задач исследования представлены на рисунке 16.1. Идея состоит, повторяю, не в навешивании ярлыков — в МО более чем достаточно «школ» и «подхо­дов», — а в подготовке всего необходимого для оценки общей направленнос­ти исследования как средства достижения определенных целей.

Полемика о средствах исследования неизбежно приобретает характер путаницы, если спо­рящие не признают имеющихся различий в понимании его задач.

Сначала проводится различие между позитивным и негативным исследова­нием. В первом случае задача состоит в позитивном приращении знания к уже имеющемуся; во втором случае — в изучении пределов того, что считается знанием. Позитивное исследование далее подразделяется соответственно на исследование, вызванное вне- и внутринаучными соображениями. При этом предполагается, что первое стремится оказать воздействие на общество, а второе — улучшить наше представление о самих себе и нашем существовании. Подобное различение не делается в отношении негативного исследования по причинам, которые объясняются ниже.

Рисунок 16.1

Следует особо оговорить терминологические особенности предложенной типологии. Исследование первого типа можно в определенном смысле отожде­ствить с «позитивизмом» и назвать исследованием, «решающим проблему». Третий тип, помимо прочего, включает то, что известно под названием «пост­позитивизм» и «критическая теория». Но лучше избегать таких ярлыков.

Три вида задач исследования не являются взаимоисключающими в том смысле, что ученый должен выбрать лишь одну из них. Напротив, считается само собой разумеющимся, что задачи внутринаучного понимания и вненаучного применения могут ставиться и решаться одновременно, а негативный критицизм — условие позитивного понимания. Но в то же время в области МО все более отчетливо просматривается различение исследовательских задач и, следовательно, для их реализации годится не любая направленность иссле­дования.

А. Исследование первого типа

Цели первого типа исследования, казалось бы, доминировали в научном исследовании международных отношений. Предпочитавшие называть себя «ис­следователями проблем мира» выражались на этот счет особенно ясно (или претенциозно). Ю. Гальтунг, например, сравнивал исследование проблем мира с медициной и утверждал, что цель состоит в избавлении от «знахарства» в международных отношениях (Galtung, 1964, р.

4; 1967: р. 13—20). Д. Сингер считал, что молчаливое согласие с донаучным характером анализа можно счи­тать «самым ужасным военным преступлением». Такое просвещенческое рве­ние было общим для МО, в то время как объектом исследования выступал процесс принятия решений, сдерживание, управление кризисом, миротвор­чество и международный порядок. А. Джордж — весьма уважаемый полито­лог — вслед за Гальтунгом проводил параллели между исследованием МО и медициной (George, 1993, р. 17-18).

Цели первого типа не ассоциировались с какой-либо определенной мето­дологией. Так называемые количественные исследования международной по­литики вводились в исследовательскую практику предыдущим поколением ученых, анализ статистических данных и математическое моделирование ста­ли стандартными процедурами в исследовании первого типа по проблемам войны и мира (Russett, 1972; Hoole, Zinnes, 1976). В то же время велась критика количественных методов за безжизненную абстрактность, которая исходила не в последнюю очередь от ученых вненаучного толка и составляла значительную часть «второй волны споров» в области МО. Исследование первого типа, таким образом, может принимать как «гуманистические», так и «научные» формы.

В исследованиях первого типа обязательно, кроме прочего, присутствует забота о будущем в виде попыток предвидеть развитие событий, к которым, возможно, придется адаптироваться, в виде оценки результатов избранного политического курса, или, по крайней мере, в виде разумного рассмотрения упомянутого. Хотя в научных кругах сегодня немногие верят в возможность точных предсказаний, но все-таки ученые стремятся к ориентированному на будущее знанию, используя самые разные исследовательские методы.

В этом плане показательно такое историческое событие, как окончание холодной войны. Оно не служит доказательством отсутствия стремления пред­сказывать конкретные события. Мы должны обладать способностью предви­деть конкретные события (по крайней мере, главные события, такие, как окончание холодной войны) с благоразумной уверенностью, чтобы наше зна­ние соотносилось с политикой.

Оно не свидетельствует также о том, что су­ществующая теория на самом деле рассуждала о завершении холодной войны в определенном виде и в определенном будущем. Для политиков и граждан, обращавших взоры в будущее в 1983 или 1984 гг., в разгар так называемой новой холодной войны, центральным был не вопрос о том, закончится ли она, а вопрос, когда и как это произойдет. Ответа типа «раньше или позже» для задач первого типа не достаточно.

Нельзя не замечать того факта, что трудность в предвидении момента окончания холодной войны на основе теории МО — повод для беспокой­ства относительно исследования первого типа, которое может выражаться по-разному. Одни ученые высказали мнение, что, несмотря на явную неуда­чу в прогнозировании этого события, при разработке политики следует, тем не менее, учитывать получаемые учеными данные и выводы. Но научному сообществу надо отказаться от претензий на однозначные, эмпирически обо­снованные рекомендации в сфере международных отношений, надо видоиз­менить формы участия в общественных дискуссиях — вненаучную риторику (George, 1993).

Других политологов указанная неудача подвела к мысли, что следует разли­чать международные отношения по степени их предсказуемости. В этом плане уже проводятся различия между Югом и Севером. В соответствии с этой точкой зрения проблемы взаимодействия меняются, но это свойственно лишь разви­тым странам, тогда как в развивающемся мире продолжают существовать по-преимуществу традиционные формы отношений (Holsti, 1991; Jervis, 1992).

Кроме того, был сделан вывод, что задачи исследования первого типа выполнимы лишь в долгосрочной перспективе. Существующая ныне теория МО слишком слаба, чтобы представлять собой нечто большее, чем просто вспомогательный инструмент политика. Такое положение изменится в нео­пределенном будущем, но исследование второго типа более пригодно уже в нынешние времена.

Из этой неудачи последовали и радикальные выводы, что исследование первого типа оказалось невозможным из-за присущей международным отно­шениям непредсказуемости.

Непредвиденность окончания холодной войны используется как подтверждение общего заключения, что надежды на реше­ние международных проблем с помощью научного исследования международ­ных отношений иллюзорны.

Эта дискуссия значима для исследователей МО, но лишь постольку, по­скольку они признают, что задачи их исследования относятся к первому типу. Суть дела меняется при ином подходе.

Б. Исследование второго типа

То, что с позиций исследования первого типа вызывает трудности, откры­вает удивительные возможности с точки зрения второго типа. В определенном смысле теория, согласно которой окончание холодной войны не могло быть предсказано, имела солидную концептуальную и эмпирическую основу. Оче­видно, чем лучше теория, тем более удивительны противоречащие ей факты. При этом проблема состоит не в том, следует ли нам прекратить работать в избранном направлении, а в том, как усовершенствовать теорию в свете но­вого опыта.

Достаточно одного примера. Ученые, пытавшиеся осмыслить окончание холодной войны, высказали общую идею о необходимости в дополнение (или вместо) к традиционно выделявшимся факторам в теории МО принимать во внимание политические убеждения и ценности людей наравне с внутриполи­тическими структурами и процессами. Даже при том, что традиция МО на этот счет эклектична, в теории явно доминировали структурные компонен­ты — международная система, государства, бюрократии и структуры знания. Ни содержание внешнеполитических идей, ни внутренняя политика, посред­ством которой противоборствующие идеи выливались во внешнеполитичес­кие акции, не занимали соответствующего места в теории МО, это, согласно С. Хоффманну, — типичная американская черта (Hoffmann, 1977, р. 58). Ни­кем не предсказанное окончание холодной войны подчеркнуло необходи­мость вновь обратить внимание на политику, причем в двух смыслах — на политику как совокупность политических идей, и как совокупность внутри­политических процессов.

Такая установка осложняет построение теорий.

Существует дилемма лако­ничности и всеохватности теории (Allan, 1992), которая обозначена в длитель­ных дискуссиях внутри исследований второго типа. Но и среди тех, кто стре­мится к теории предельно обобщающего характера имеются сторонники как упрощения, так и нередуцируемой сложности. Суть дела здесь более интригу­ющая, нежели в исследовании первого типа. Как уже говорилось, ученые должны осознать, что «чересчур строгое следование научным критериям крат­кости в их теоретизировании не подходит для развития полезной, относящей­ся к политике теории и знания» (George, 1993, р. 140). Трудно, однако, уви­деть, как делается политика и как формируются мнения граждан, иначе чем на основе моделей, выделяющих основные черты ситуации или проблемы. Если и возможно учесть все более или менее полно при научном объяснении прошлого, эта задача может оказаться невыполнимой для политиков и граж­дан, размышляющих о будущем.

Таким образом, если в исследовании второго типа решение проблем пред­видения политических событий, подобных окончанию холодной войны, пу­тем включения политических идей и внутриполитических процессов в теоре­тические модели международной политики достаточно очевидно, то оно мо­жет оказаться проблематичным при ориентации на исследование первого типа. Политика в смысле идей и динамических процессов по сути своей менее предсказуема, чем политика, рассмотренная в виде структурных образований; если необходим учет такого рода факторов для верной теории международных отношений, то это вызывает серьезную проблему для исследования первого типа. Наоборот, для исследования второго типа включение этих факторов естественно, ибо большинство из нас считает более продуктивным погру­зиться в содержание пьесы и игру актеров, нежели обращать внимание на структуру театра.

В. Исследование третьего типа

Суть исследования третьего типа — освобождение от ограничений, налага­емых тем, что считается знанием. Оно сосредоточивает внимание на понятиях необходимого и невозможного. Исследование третьего типа стремится пока­зать, что необходимого можно избежать, а невозможное можно реализовать.

Различение вне- и внутринаучного трудно проводить в случае негативного исследования. Логично проводить различие между вненаучным освобождени­ем и внутринаучным скептицизмом, подобно различию между утвердитель­ным и скептическим постмодернизмом (Rosenau, 1992). Спорно, однако, мо­жет ли радикально негативное по характеру исследование служить средством для достижения вненаучных целей; уже говорилось, что «отвергая более пози­тивные задачи, нежели подрыв существующей теории, [этот подход] на деле оставляет все как есть» (Brown, 1992, р. 218). Поскольку в данном случае мотивы негативного исследования не имеют значения, будь они вне- или внутринаучными, то кажется нет нужды вступать в споры о политической подоплеке постмодернизма, пытаясь провести различие между ними. От пози­тивного исследования их отличает представление о достаточности действенно­го критицизма для достижения целей, что важно в данном контексте.

Разрушающая науку активность может ограничиваться отдельными выска­зываниями, основанными на традиционной гносеологии и стремящимися по­казать, что нечто, широко признанное, на самом деле малообоснованно, тем самым расчищая путь позитивному исследованию. Это исследование находит­ся на стыке первого, второго и третьего типов. Есть еще одно основание для выделения третьего типа исследования в качестве отдельного, отличаемого от первого и второго типов. Существует мнение, что то, что считается знанием в исследованиях первого и второго типов, на самом деле представляют собой некие «произвольные культурные образования». Это — тезис ученых, «отвер­гающих познание в [его модернистском] смысле». Они ставят акцент не на «двусмысленности, неопределенности и непрестанном поиске сущности», их цель — «выявить пределы знания, выяснить, как они установились, пока­зать их произвольный характер и найти иную премудрость» (Ashley, Walker, 1990, р. 262—264). Их задача — «расшатать исходные посылки, [принимаемые теоретиками МО], и затем показать возможные иные варианты хода мысли» (Walker, 1992, р. 23). Это, конечно же, — применение к МО широко распрос­траненных взглядов о произвольности и деспотичности, притязаний знания.

Сегодня именно расхождение теории и практики, ставшее очевидным в связи с окончанием холодной войны, превратилось для исследователей МО в проблему. Если отвергать саму идею, что истинность теории зависит от ее согласия с фактами, как это делают явно или неявно многие ученые (Walker, 1992, р. 19), то адекватным отношением к фактам, относящимся к окончанию холодной войны, будет безразличие. А то, что же, с других точек зрения, считается частью противоречащей теории действительности и поэтому вызывает озабоченность или удивление, вовсе не относится к делу, если «исти­на — нечто такое, без чего в наших рассуждениях мы можем — и должны — обходиться» (Brown, 1992, р. 204). Если основанная на фактических данных теория — мираж, то происходящие события вовсе не события.

Г. Выводы: три профессиональные роли

Итак, выделяются три профессиональные роли исследователей МО: кон­структивно мыслящий гражданин, особняком стоящий аналитик и последова­тельный скептик. Оценка состояния науки зависит от принятой роли. «Споры» проходили так, будто у всех исследователей были общие цели или будто бы цель каждого была совместима с целью других. На самом деле не было ни того, ни другого. Иногда исследование третьего типа предполагает, что ориен­тации первого и второго типов основываются на иллюзиях. Точно так же поиск ориентированного на будущее знания, присущий исследованию перво­го типа, может приводить к результатам, поверхностным, с точки зрения анализа второго типа, при том, что более глубокое понимание событий, свой­ственное второму типу исследования, мало что дает для решения ключевых проблем исследования первого типа.

Парадоксально, но наиболее противоречивая из ролей та, которую тради­ционно принимали на себя исследователи, — роль гражданина-эксперта. Именно с этой точки зрения состояние дисциплины — как показала проблема окон­чания холодной войны — вызывает разочарование. Выбор делается не «между детализированными, заслуживающими доверия предписаниями действий и ничем вовсе», как утверждал А. Джордж (George, 1993, р. 17). Ближайшая задача политологов, изучающих МО, состоит в том, чтобы пойти дальше пионерских попыток Джорджа в деле выяснения методологических требова­ний исследования первого типа и понять, чем же они отличаются от требова­ний исследования второго типа.

Во всяком случае рациональные споры внутри науки выиграют, если роли будут явно выражены. Сегодняшние схватки профессоров первого типа и сту­дентов-выпускников третьего типа будут более перспективными в плане ре­зультатов, или по меньшей мере менее бестолковыми, если будет ясно, что социальная значимость «позитивистского» исследования и уместность исполь­зования идей Фуко зависят от того, что мы собираемся делать.

<< | >>
Источник: Под редакцией Гудина Р. и Клингеманна Х.Д.. Политическая наука: новые направления. 1999

Еще по теме Задача исследования и проблема окончания холодной войны:

  1. Основные направления исследования международных отношенийпосле окончания «холодной войны»
  2. ТЕМА 4. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ДИСКУССИИ ПО ПРОБЛЕМАМ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ
  3. РОССИЯ И США ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ
  4. Окончание холодной войны в Европе
  5. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА РОССИИ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ
  6. Политическая карта мира после окончания холодной войны
  7. Глава 8 Внешняя политика США после окончания холодной войны
  8. Эволюция системы международных отношений после окончания «холодной войны»
  9. Периодизация российской внешней политики после окончания холодной войны
  10. 12.3. Конец холодной войны
  11. Трансграничное радиовещание в годы Холодной войны
  12. Глава 1. Внешнеполитическая стратегия США после холодной войны