Дискуссии по проблемам безопасности в политико-академических кругах США в конце 1990-х — начале 2000-х годов

В предвыборных платформах Республиканской и Демокра­тической партий, в разделах, посвященных проблемам безопасно­сти, основными были положения об укреплении военного могу­щества США, о втором раунде расширения НАТО.

В платформе Республиканской партии военным вопросам было уделено большее внимание, чем у демократов, отдавших преимущество экономике. Было заявлено, что в основе политики США будет обеспечение мирного развития мирового сообщества и Соединенных Штатов, как его лидера, для чего необходимы мо­гущественные вооруженные силы, прочные союзы и проведение твердой внешней политики. Отмечалось, что уважение к силе должно оставаться в основе действий США, которые, не стыдясь своей мощи, будут использовать ее разумно и осмотрительно.

Республиканские политики и консервативные эксперты вы­ступили за активную модернизацию вооружений — создание вы­сокоточного оружия нового поколения, более легких, смертонос­ных, мобильных вооружений; за создание новых оперативных концепций, доктрин и организационных структур, соответст­вующих новым задачам. Особо оговаривалась роль союзников США, от которых ожидался более весомый вклад в обеспечение безопасности и урегулирование конфликтов. Отмечалось, что не допускается какая-либо зависимость решений и действий амери­канских и натовских вооруженных сил от решения СБ ООН, а международные соглашения и институты должны использоваться для достижения американских целей, а не как средства «полити­ческой терапии». Как и прежде, заявлялось, что международное право, не подкрепленное механизмами принуждения и военной силой не может обеспечить положительный исход в борьбе с опасными лидерами и государствами-«изгоями».

Основная цель по защите национальных интересов США была определена следующим образом: противостоять и сдержи­вать любую мощную военную державу в АТР, на Ближнем Вос­токе, в Персидском Заливе и в Европе; обеспечить усиление НАТО и повышение ее эффективности, продолжить расширение альянса, независимо от позиции России.

Оба кандидата в президенты — А. Гор и Дж. у. Буш объя­вили о необходимости развертывания Национальной противо­ракетной обороны (НПРО). Демократы были более сдержанны в заявлениях, говорили о готовности искать компромисс в перего­ворах с Россией, а Дж. У. Буш пообещал приступить к разверты­ванию НПРО сразу после прихода к власти, даже без согласия России. При этом умалчивалось, что на тот момент технологиче­ские испытания новой системы не были успешными. Главное, что вырисовывалось для России, состояло в том, что, во-первых, США были намерены пересмотреть или упразднить Договор по ПРО 1972 года. Он был объявлен устаревшим и не отвечающим требованиям времени, его модификация объявлялась возможной только при условии, что изменения будут кардинальными и по­зволят США создать НПРО в необходимых масштабах. Вариант совместной с Россией разработки новой системы ПРО допускал­ся только при условии, что Россия обеспечит прозрачность своей политики, прежде всего в области торговли оружием и распро­странения новых технологий в другие страны. Сторонники соз­дания НПРО из числа республиканцев заявили, что Соединен­ные Штаты должны оставить за собой право начать ее создание в одностороннем порядке.

Делались ссылки на выводы двухпартийной комиссии, воз­главлявшейся Д. Рамсфелдом, будущим министром обороны в ад­министрации Дж. У. Буша (его называют «отцом» концепции НПРО). Основной вывод доклада, представленного министру обо­роны США У. Коэну в январе 2000 года, сводился к следующему: «...мы утверждаем, что есть угроза и эта угроза увеличивается. Мы предполагаем, что в ближайшем будущем возникнет опасность для наших вооруженных сил, как находящихся за рубежом, так и находящихся на территории нашей страны». Авторы доклада ут­верждали, что в современных условиях Договор 1972 года по ПРО «создает недопустимую уязвимость в системе национальной обо­роны США». Отмечалось, что уже в 2005 году может возникнуть ядерная угроза США со стороны стран-«изгоев».

Демократы не уступали республиканцам в стремлении укре­пить позиции США в Европе и мире, в том числе благодаря повы­шению роли НАТО. К 2000 году даже те либеральные эксперты, ко­торые выступали против расширения альянса, заявили, что США не могут отступиться от своих обещаний и приостановить процесс расширения, т.е. признали, что Соединенные Штаты стали как бы заложником своей собственной политики и определенных сил в стране и за рубежом. Либеральные аналитики высказали уверен­ность в том, что отсутствие широкого консенсуса среди американ­ской политической элиты в вопросе о НАТО не будет оказывать влияние на принятие решений при любой администрации: первый виток расширения альянса был осуществлен при отсутствии согла­сия внутри администрации и среди академической элиты.

Большинство либеральных внешнеполитических экспер­тов, занимавшихся идейной разработкой стратегии безопасно­сти, подчеркивали, что ситуация с правом России на вето долж­на остаться неизменной, НАТО не должна создавать у нее иллю­зий относительно того, что «второго Косово» не будет, и что Россия может влиять на деятельность НАТО и решение США по расширению блока. Указывалось на то, что подписание в 1997 году Основополагающего акта, по которому Россия полу­чала право голоса при обсуждении отдельных проблем (но не получала права вето), породило в России иллюзии относительно ее роли в деятельности альянса и привело к кризису в двусто­ронних отношениях во время операции в Косово в 1999 году.

Не все либеральные ученые соглашались с тем, что аль­тернативы расширению НАТО не существует, считая необхо­димым согласовать дальнейшие шаги по приему новых членов, прежде всего с Россией. Эксперты Фонда Карнеги, большинство из которых можно отнести к либералам, хотя и не призывали администрацию отказаться от планов второго раунда расшире­ния НАТО и создания НПРО, советовали сделать этот процесс менее болезненным для России и свести к минимуму негатив­ные последствия для международных отношений. Они предла­гали следующее: 1) не осуществлять приема ни одной из постсо­ветских стран до 2005 года; 2) создать до этого прочную базу от­ношений с Россией, в частности открыть рынок вооружений НАТО для российской военной промышленности, усилить при­сутствие США в урегулировании ситуации в Центральной Азии и на Кавказе; 3) углубить сотрудничество между евроатлантиче­скими структурами безопасности и Россией для решения про­блем безопасности, преступности, экологии и коррупции. Пер­вый раунд расширения НАТО был охарактеризован ими как непродуманный и слишком поспешный шаг, осуществленный при отсутствии прочной базы доверия в отношениях России и США. Особо отмечалось, что хотя страны Балтии и Украина не могут быть лишены права присоединения к НАТО только из-за позиции России, их вступление в альянс не должно стать при­чиной нового кризиса отношений с Россией.

Отдельные либеральные научные центры выступили более категорично. Так, в докладе Института Кейто указывалось, что дей­ствия США привели к кардинальному изменению доктрины НАТО, существа этого блока. Отмечалось, что НАТО начала выпол­нять задачи за пределами сферы своего действия, не оговоренные Вашингтонским договором 1949 года (бывшая Югославия). Особое внимание обращалось на тот факт, что для внесения соответствую­щих изменений в положения договора необходимо вынести пред­ложения на утверждение парламентов стран — членов альянса.

Специалист по проблемам безопасности Т. Карпентер оха­рактеризовал действия США как стремление превратить НАТО из военного блока — организации по коллективной обороне — в организацию по обеспечению коллективной безопасности, час­тично выполняющую функции, подобные тем, которые выпол­няли Лига Наций и ООН. Он обратил внимание на то, что воен­ные блоки отличает избирательность при принятии новых чле­нов, в то время как для организации по обеспечению коллектив­ной безопасности характерны открытость и отсутствие жестких ограничений для ее расширения. По утверждению Т. Карпентера, налицо было стремление администрации США трансформировать НАТО в некий гибрид — в военный блок с широкими обязанностями по обеспечению безопасности и демо­кратии во всех европейских странах независимо от членства, а также в странах, перспектива вступления которых в альянс вообще пока не ставится. По мнению ученого, такой расширитель­ный подход к будущему НАТО и к роли США в обеспечении ев­роатлантической безопасности был неверным, способным при­вести к осложнению международной ситуации, а также пагуб­ным для альянса, который может утратить основные качества во­енного оборонительного союза.

Эксперты Института Кейто рекомендовали Конгрессу США принять резолюцию, запрещающую использование вооруженных сил США для выполнения задач, выходящих за рамки обеспече­ния обороны стран — членов НАТО. Конгрессу предлагалось остановить дальнейшее расширение блока после принятия в 1999 году трех восточноевропейских стран. Однако подобные ре­комендации не принимались во внимание администрацией Клинтона и не были учтены республиканским руководством.

В вопросе о НПРО либеральные ученые также предлагали за­нять более гибкую позицию (к чему склонялся и А. Гор). Некоторые из них выступили с критикой инициативы по созданию нацио­нальной ПРО и их мнение совпало с позицией ряда видных амери­канских физиков, заявивших, что создать систему, способную обес­печить полную защиту территории США от ядерного удара, невозможно.

Критики программы по созданию НПРО высказывали мне­ние, что односторонний выход США из Договора 1972 года поста­вит их в невыгодное положение, так как вся вина за развал дейст­вующей системы договоров ляжет на Соединенные Штаты и даст России некоторые политические выгоды. Отмечалось, что хотя мнение России не будет решающим, однако желательно достиг­нуть определенного соглашения с ней в данном вопросе, так как это успокоит европейских союзников и представит возможности для смягчения оппозиции со стороны КНР. По мнению экспертов из Фонда Карнеги, односторонний выход из Договора 1972 года мог быть оправдан только в том случае, если будут проведены очередные ядерные испытания в КНДР или Иране. По их мне­нию, США следовало по-новому подойти к оценке существующих угроз и просчитать все негативные последствия развертывания НПРО, что включает не только позицию России, но и Китая, со­юзников по НАТО, остальных европейских стран. Отмечалось, что Договор по ПРО 1972 года — основа режима безопасности и контроля за распространением ОМУ и разрушение сложившейся системы (хотя и несовершенной) могло иметь далеко идущие и дестабилизирующие последствия. Предлагалось рассмотреть все предложения России по технологическому сотрудничеству на ранней стадии создания новой системы ПРО.

Несмотря на то, что Дж. У. Буш и республиканские полити­ки категорично заявляли о готовности пойти на односторонние жесткие меры без учета озабоченностей России, некоторые авто­ритетные эксперты, работавшие на Республиканскую партию, например, Р. Хаасс (впоследствии занявший пост директора отде­ла оценок и планирования госдепартамента), считали необходи­мым испробовать все средства для того, чтобы убедить Россию в необходимости модифицировать Договор по ПРО 1972 года, и только после провала всех попыток достигнуть договоренности перейти к односторонним шагам, делая это максимально откры­то. Дж. Линдсей высказался за ограниченный вариант НПРО, предложенный президентом Клинтоном (перехват баллистиче­ских ракет на активном участке полета — разгонная фаза). Он также высказал опасение, что провал переговоров между Россией и США по вопросу о ПРО может привести к развалу системы до­говоренностей по сокращению вооружений, и это неизбежно не­гативно скажется на международной стабильности в целом.

В конце 2000 года появилась статья Э. Коэна, который, как и в 1994 году, представил свое видение политики безопасности США в новом столетии. В целом его позиция не изменилась — он выступил за укрепление военной мощи США, модернизацию вооружений, однако он сделал ряд замечаний, которые, по его мнению, должны были способствовать исправлению отдельных ошибок в американском военном планировании:

— Министерство обороны в 2000 году остается таким же, ка­ким оно было десять лет назад. Дж. Буш говорит о «революции», которая позволит осуществить технологический скачок, а А. Гор заявил о необходимости поднять уровень вооруженных сил США до уровня, необходимого в информационный век. Такая ритори­ка не нужна в условиях, когда старые враги и так боятся США, а в мире растет число новых антагонистов американской политике.

— Американская стратегия по-прежнему основывается на мышлении холодной войны вместо того, чтобы сосредоточиться на вызовах ХХІ века: защита территории США, нейтрализация Китая и осуществление имперской политики.

— Продолжается закупка и производство вооружений, при­годных для ведения войны в Европе с Советским Союзом, которо­го уже давно не существует, а не систем вооружений, необходи­мых для военных действий в Азии и других отдаленных регионах мира, где США занимаются миротворческими акциями.

— Организационные структуры вооруженных сил США также ориентированы на отражение вызовов биполярного мира.

— Из-за отсутствия адекватной стратегии, среди офицеров младшего и среднего состава, составляющих основу американских вооруженных сил, наметились процессы деморализации.

Э. Коэн выступал за повышение эффективности американ­ской обороны и военного планирования. Он достаточно верно подметил отсутствие у американского руководства осознания то­го, что мир изменился, что нет биполярного противостояния, что Россия — это не Советский Союз и не угрожает США. Поддержав в принципе идею создания НПРО, ученый отметил, что она имеет смысл только в том случае, если гарантирует защиту от КНР, а не от таких стран, как Ирак, Северная Корея или Иран. По мнению Э. Коэна еще не наступил момент для форсирования этих планов, равно как и для выхода из Договора по ПРО 1972 года.

Главным, по мнению политолога, искренне убежденного в необходимости сохранения ядерного сдерживания, считавшего неизбежным конфликт в Азии, для чего США потребуются мощ­ные обычные вооружения и мобильная армия, было определить истинные, а не мнимые вызовы, и в соответствии с ними реализо­вывать глобальную стратегию. До тех пор, пока США не назовут своих истинных оппонентов или соперников, заявил Э. Коэн, они будут готовиться к войнам, которые им, возможно, никогда не придется вести, так как новые угрозы гораздо сложнее угроз вре­мен холодной войны. Существовала, по его мнению, потребность в новых гражданских и военных стратегах: «Если процесс неопре­деленности в выработке стратегии будет продолжаться, это может кончиться катастрофой, возможно, кровавой катастрофой для глобального гегемона, который боится признаться в том, что яв­ляется мировым полицейским».

Специалист по проблемам безопасности М. Мэй, также кри­тикуя действия США в сфере безопасности, охарактеризовал си­туацию следующим образом: расширительная трактовка стратегии безопасности США определяется не позицией стран Европы (НАТО и страны ЦВЕ) или Восточной Азии (КНР и Тайвань), а политиками в Вашингтоне; не действительными задачами по обеспечению безо­пасности, а политическими интересами руководства США. В сто­лице единственной сверхдержавы непопулярны разговоры о разумности и прагматизме, не допускается мысль о том, что США мо­гут проиграть войну. Он так определил причины, способствовав­шие тому, что стратегия безопасности США перешла разумные пределы: 1) считается непатриотичным сомневаться в том, что успе­ху и могуществу США есть пределы и что успех необязательно бу­дет сопутствовать им, особенно в условиях, когда они фактически осуществляют военную экспансию в мире; 2) военный истеблиш­мент, сложившийся в годы холодной войны, дорогостоящ и должен быть использован, от него непросто отказаться; 3) вопросы безопас­ности обсуждаются в узком кругу специалистов, политиков и от­дельных журналистов, многие американцы не имеют четкого пред­ставления о таких вопросах, как НПРО, распространение ядерного оружия и др., многих это просто не интересует.

При обсуждении проблем безопасности неизбежно вставал вопрос об отношениях с Россией, остававшейся второй в мире ядерной державой. Объектом критики была ее политика в сфере торговли оружием и передовыми технологиями, которая, по утверждению ряда американских экспертов, позволила создать ядерное оружие (или приблизиться к этому) отдельным странам, которые США либо относят в разряд государств-«изгоев» (Ирак, Северная Корея), либо объявляют опасными для своей и между­народной безопасности (Иран, Китай, Индия). Администрация Клинтона неоднократно заявляла о недопустимости торговых сделок между Россией и Ираном по продаже оружия, обвинила ее в нарушении режима нераспространения, высказывала требова­ния прекратить торговлю, обеспечить прозрачность деятельности российских компаний, работавших в этой сфере.

Консервативные политологи также уделяли этому вопросу специальное внимание, но высказывались более категорично. Эксперты из Фонда «Наследие» предлагали вернуться к рассмот­рению не принятого конгрессом в 1992 году «Акта о нераспро­странении ядерного оружия в отношении Ирана и Ирака», кото­рый был представлен сенаторами А. Гором и Дж. Маккейном и предполагал применение санкций против России, если она не прекратит торговлю оружием и технологиями с этими странами. Указывалось на то, что в 1999 году истек срок действия неофици­альной благоприятной для России договоренности, достигнутой в 1995 году между вице-президентом США А. Гором и премьер-министром РФ В.С. Черномырдиным, относительно торговли обычными видами вооружений и высокими технологиями между Россией и Ираном, поэтому необходим пересмотр позиции США в отношении политики Российской Федерации в этом регионе.

По мнению А. Коэна, Россия нарушила все ограничения в торговле оружием и занимается распространением передовых технологий, которые приведут к созданию ядерного оружия в Иране и Ираке. Политолог высказал мысль, нашедшую поддерж­ку в конгрессе: вряд ли удастся заставить Россию отказаться пол­ностью от торговли оружием со странами-«изгоями», поэтому не­обходимо добиваться учреждения международного контроля за российскими сделками и особенно за случаями реэкспорта рос­сийских технологий и оружия в третьи страны через Китай, КНДР и другие страны-покупатели. Для облегчения диалога с Россией он рекомендовал администрации, в частности, сохраняя жесткую позицию в вопросе о торговле оружием с Ираном, пред­ложить России в обмен на отказ торговать с ним некоторые вы­годные сделки: осуществлять запуски спутников по выполнению гражданских программ; закупить в России обогащенный уран для переработки в топливо для реакторов АЭС; отменить отдельные антидемпинговые меры на российскую продукцию (сталь); уско­рить сертификацию российских транспортных самолетов для продажи на американском рынке.

Эксперты из Центра Никсона признавали, что, оставаясь крупнейшим торговцем оружия, США пытаются лишить Россию возможности остаться на рынке вооружений и получить средства, необходимые для реформирования экономики. Они определили стремление США «вытолкнуть» Россию из мирового рынка ору­жия и технологий как контрпродуктивное. По их мнению, сохра­няя твердость в вопросе распространения ОМУ, особенно если это касается регионов (стран), представляющих угрозу интересам США (Иран, Ирак), следует проявлять гибкость, когда речь идет об обычных или устаревших видах вооружений, об оружии совет­ского или российского происхождения, идущего из третьих стран, за что Россия не может нести полную ответственность. Отмеча­лось, что применение санкций в отношении России за торговлю оружием не будет эффективным средством воздействия на оппо­нента и может быть использовано только при условии согласова­ния действий США с позицией и действиями союзников, так как в случае их отказа присоединиться к санкциям США, американские фирмы могут оказаться в невыгодной ситуации.

В дискуссии по проблемам безопасности не был оставлен без внимания вопрос о демонтаже российского ядерного оружия. В ходе предвыборной кампании администрацию Клинтона крити­ковали за ошибки в решении этой задачи. Получил распростра­нение специальный доклад, подготовленный сотрудниками Гар­вардского университета и Фонда Карнеги. Один из основных вы­водов доклада сводился к тому, что «из-за ошибок администрации Клинтона и действий Конгресса США, ухудшились условия для более успешной реализации планов по демонтажу российского ядерного оружия». Отмечалось, что «окно возможности», сущест­вовавшее в 1993 — 1994 гг., значительно сузилось».

Отдельные эксперты отмечали, что, обвиняя Россию в способ­ствовании распространению ядерного оружия в мире, сами США не были готовы внести реальный вклад в нераспространение. М. Мэй подчеркивал, что Соединенные Штаты оставляют ядерное сдерживание в основе своей военной стратегии, отказываются дого­вариваться с другими ядерными державами относительно того, как, где, когда и в каком объеме ими будет использоваться военная сила, не присоединились к Договору о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ), что политика США по расширению масштабов военной деятельности не позволяет кардинально ре­шить вопрос о судьбе ядерного оружия и о его распространении и что на обозримую перспективу сохранится соперничество между отдельными странами за обладание ядерным оружием.

Отдельные военные и гражданские эксперты, считавшие важным сохранение договорных отношений с Россией в сфере безопасности, выступили с предложением достичь с ней согла­шения по снижению повышенной степени готовности ядерного оружия. Авторитетный специалист по военным проблемам Б. Блэр высказал мнение, согласно которому этот шаг мог реаль­но способствовать уменьшению опасности несанкционированного или случайного использования ядерного оружия, послу­жить повышению степени доверия не только между двумя стра­нами, но и между США и Россией, с одной стороны, и остальны­ми ядерными державами — с другой. По его мнению, это позво­лит начать аналогичные переговоры с Индией и Китаем, может ускорить подписание Договора о нераспространении ОМУ не­присоединившимися странами.

Дж. Буш в речи 23 мая 2000 года заявлял: «Соединенные Штаты должны снять как можно большее число вооружений с повышенной степени готовности, так как такое состояние дикто­валось условиями холодной войны. Как президент я попрошу представить мне расчеты относительно числа вооружений, кото­рые могут быть сняты с повышенной степени готовности». Та­кой шаг рассматривался как возможный только при условии согласия России на создание США НПРО. Сохранялась негативная позиция конгресса, наложившего в 1996 году запрет на анало­гичное предложение президента Клинтона. По мнению Б. Блэра, такая увязка была нелогична и вряд ли приемлема для России, невыгодна США, которые «пытаются протащить неэффектив­ную и провокационную идею создания НПРО», фактически тормозят процесс разоружения и достижения стабильности не только в отношениях между двумя странами, но и в целом в ми­ре. Однако позиция Б. Блэра и других противников НПРО не была принята во внимание.

Сторонники разумного лидерства и ограниченной военной деятельности США заявляли о том, что американское руководство должно решить вопрос, сколько войн США могут выиграть в ядерный век, каковы пределы американских интересов и их воен­ных действий. Отмечалось, что стратегия, которую проводила ад­министрация Клинтона, поставила США в один ряд с неблагопо­лучными нестабильными нациями, на первый план вышли раз­ного рода военные акции (интервенции, альянсы, торговля ору­жием), повысилась вероятность риска и снизилась возможность получения выгод и достижения успеха. Наиболее прагматически мыслящая часть американской академической элиты пришла к выводу, что политика США в сфере безопасности, проводившаяся после 1991 года, мало напоминала политику, которая может спо­собствовать усилению их влияния и могущества или укреплению мира и стабильности в мире.

После прихода к власти президент Дж. Буш заявил: «Больше никакой Ялты не будет!», что можно было охарактеризовать как упрощенное выражение стратегических устремлений США. Рес­публиканцы собиралась действовать на двух уровнях: общемировом — переустройство международной системы безопасности и национальном — обеспечение безопасности США с учетом изме­нений в мире и потребностей американского государства в крат­косрочной и долгосрочной перспективах.

Один из идейных вдохновителей американской внешней политики и при администрации Клинтона, и при администра­ции Буша З. Бжезинский в своих рекомендациях новой республи­канской администрации подчеркивал, что ее главная задача со­стоит в том, чтобы представить внешнеполитическую программу, которая была бы понятна и привлекательна для союзников США, прежде всего, в Европе. Среди западноевропейских союзников, по его мнению, имелись сомнения относительно наличия у США четкого стратегического видения на будущее, не было абсолют­ной убежденности в целесообразности дальнейшего расширения НАТО и развертывания американской ПРО для отражения угроз со стороны стран-«изгоев». В то же время, считал он, восточноев­ропейские страны опасались, что США в обмен на согласие Рос­сии модифицировать Договор по ПРО 1972 года откажутся от полномасштабного расширения НАТО, включив в нее только Словению и Словакию. «Процесс дрейфа» в Европе, по мнению З. Бжезинского, мог подорвать НАТО и американо-европейские отношения, поэтому администрация Буша, которую он назвал «лучшей командой за многие годы», должна дать «образ будуще­го» Европе, не позволить России «затемнить» своими инициати­вами основополагающие цели американской политики. Только Большая Европа и Большая НАТО, говорил политолог, объеди­ненные общей целью глобального регулирования, могли решить задачи современного международного развития.

Основной дилеммой для администрации Буша стало раз­вертывание НПРО в нарушение Договора по ПРО 1972 года. С са­мого начала позиция США была весьма жесткой. О намерениях проигнорировать позицию России неоднократно говорил сам президент. Заместитель министра обороны П. Уолфовитц под­твердил, что США намерены проводить категоричный (конфрон­тационный) курс: Договор по ПРО должен быть либо модифицирован, либо США выйдут из него.

Помощник президента по национальной безопасности К. Райс в речи в Национальном пресс-клубе так обосновала выход США из Договора по ПРО 1972 года: существовавшие договоры послевоенного периода отражали «враждебные отношения с Со­ветским Союзом и не могут регулировать новые многообещающие отношения с Россией». По мнению К. Райс и тех, кто придержи­вался той же точки зрения, международная стабильность и стабильность российско-американских отношений не могут основы­ваться на «балансе страха». В условиях, когда контроль над распро­странением ядерного оружия стал трудноосуществим, повысилась возможность ядерного терроризма и использования других средств массового уничтожения, снизился порог неуязвимости ядерных держав, включая США и Россию, более важным, по мне­нию сторонников изменения основополагающей концепции меж­дународной безопасности, стала опора на создание эффективной обороны, которая позволит повысить порог неуязвимости. Сдер­живание будет обеспечиваться обороной и меньшими, но более эффективными и мобильными вооруженными силами.

Специалист по военным проблемам М. О'Хэнлон писал в этой связи следующее: «После десяти лет ожидания и безуспешных попыток убедить администрацию в необходимости революции в сфере обороны у ее сторонников из числа экспертов ведущих на­учно-исследовательских центров и политиков появилась возмож­ность осуществить радикальный поворот в военной политике от Европы к Азии, от вооружений наземного базирования и сухопут­ных войск к высоко мобильным силам, высокоточному оружию сверхдальнего действия, к космическим системам обороны».

Программа НПРО, помимо сугубо военной, несла и опреде­ленную политическую нагрузку, как до нее идея СОИ, которая, по признанию Рейгана и многих известных политологов, физи­ков, инженеров, изначально выдвигалась не столько для ее технологической реализации, сколько из политических соображений. Отмечалось, что Р. Рейган никогда не интересовался технологиче­скими вопросами, он связывал с СОИ прежде всего политическую задачу — оказать давление на СССР, втянуть его в непосильную гонку вооружений. Среди политических целей создания НПРО можно назвать следующие:

— закрепить факт сохранения угрозы в новом веке, измене­ния ее характера и расширения диапазона ее направленности (несмотря на исчезновение «советской угрозы», боязнь угрозы, исходящей из России, сохранялась);

— продолжить демонтаж ялтинско-потсдамской системы международных отношений, точнее всех тех институтов и согла­шений, которые по разным причинам не устраивали США. Ста­рая система создавалась двумя сверхдержавами, после распада СССР оставшаяся сверхдержава хотела бы создать такую инсти­туционально-правовую систему, которая в первую очередь отве­чала бы американским интересам и оставляла бы для США опре­деленную свободу рук при решении вопросов безопасности.

В Конгрессе США было немало сторонников НПРО, прежде всего среди республиканцев. Их слишком активная и неприми­римая позиция вызывала опасения даже у отдельных неоконсер­вативных специалистов по международным проблемам. Так, Дж. Най отмечал, что стремление республиканцев из команды Буша быть похожими на Р. Рейгана неоправданно, так как они дейст­вуют в иных условиях: в годы холодной войны Р. Рейгану было легче проводить жесткую бескомпромиссную политику, посколь­ку «преимущества США были очевидны».

Администрация объявила об отходе от стратегии сдержива­ния, основанной на угрозе ядерного уничтожения. В соответствии с новым подходом, сдерживание потенциального противника будет обеспечиваться гарантированной возможностью со стороны США по перехвату и уничтожению ядерного оружия, пущенного из лю­бой точки земного шара. Неуязвимость Соединенных Штатов для ядерного удара будет призвана лишить оппонентов надежд на воз­можность использования ядерного оружия, что, по мнению амери­канских лидеров, в перспективе окажет стабилизирующее воздейст­вие на процессы распространения ядерного оружия в мире. Новая военная программа, о которой объявили президент и представите­ли Пентагона, предполагала радикальную модернизацию вооруженных сил, создание нового поколения вооружений, значительное сокращение ядерного оружия и создание НПРО.

Критики сразу же охарактеризовали ее как набор амбициоз­ных положений при отсутствии четкого политического и стратеги­ческого видения. Они обращали внимание на финансовые и стра­тегические ограничения для реализации планов республиканцев в сфере обороны, особенно в случае создания варианта разнонаправ­ленной и широкомасштабной обороны для отражения не только возможного удара со стороны Северной Кореи или Ирака, но и це­ленаправленного удара из Китая или несанкционированного за­пуска из России. Указывалось на то, что администрация, даже не отказываясь от программы НПРО, могла бы ограничиться менее амбициозными и более полезными для обороны США планами. В частности, предлагались следующие необходимые меры:

1. Укрепление безопасности наземных, воздушных и мор­ских границ и усиление контроля во всех пунктах въезда и ввоза в США, необходимое для предотвращения ввоза в США не только наркотиков, но и единиц ядерного, химического, биологического оружия террористами; создание базы данных по всем ввозимым в США контейнерам.

2. Усиление охраны всех федеральных и местных админист­ративных и частных зданий, которые могут подвергнуться атаке или проникновению лиц с опасным оружием (собственно охрана и охранные приборы и приспособления, детекторы химического и иного оружия и т.п.).

3. Усиление контрразведывательных действий по выявле­нию каналов проникновения ОМУ на территорию США.

4. Совместно с союзниками по НАТО осуществление дейст­вий по уменьшению ядерной угрозы, исходящей от стран, обла­дающих или стремящихся к обладанию ядерным оружием. В част­ности, в полном объеме продолжить финансирование программы Нанна-Лугара в России. Предложить программы, стимулирующие отказ от наращивания ядерных программ, например, для Север­ной Кореи и других стран.

Отдельные эксперты утверждали, что США будет трудно убе­дить мировое сообщество в том, что создаваемая система обороны с космическими лазерами, микроспутниками и другими установками будет иметь действительно оборонительный характер. Многие страны не замедлят заняться созданием собственного оружия кос­мического базирования, нельзя исключать возможность роста гонки вооружений и усложнения ситуации в связи с распространением ОМУ. Указывалось на то, что выход из Договора по ПРО 1972 года, отказ ратифицировать Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний, отход от договора СНВ-2, в случае перехода к односторонним действиям по сокращению стратегических ядерных вооружений, неизбежно нанесут ущерб НАТО, что не входит в пла­ны США в краткосрочной перспективе.

Отмечалось, что можно проигнорировать Россию при реше­нии вопросов о переделе существующей и уже меняющейся структуры и содержания системы международной безопасности, однако ее единоличные действия или совместно с рядом недо­вольных государств (Китай, Иран и др.) могут усложнить ситуа­цию в целом, создать дополнительные проблемы в отношениях со странами Европы, потребовать новых усилий и средств по ней­трализации неблагоприятных факторов.

Критика предложенной администрацией военной програм­мы исходила и от сторонников развертывания НПРО. Так, Г. Киссинджер отметил, что была избрана неверная мотивировка для ее развертывания — борьба с шсударствами-«изшями», кото­рые уже сейчас находятся на пределе своих финансовых и техни­ческих возможностей, поэтому создание американской НПРО не может повлиять на реализацию их военных программ. По его мнению, оборона должна создаваться для отражения любой угро­зы, независимо от ее источника, а деление стран на плохих и хо­роших или на страны с неопределенным статусом, как в случае с Россией, которая может стать, а может и не стать источником ядерного нападения на США, лишь усложняет ситуацию для американской администрации в диалоге с другими странами. Политолог считал неправильным то, что администрация сосредо­точила усилия на работе с Россией, для которой создаваемая США система обороны не представляет непосредственной опас­ности в краткосрочной перспективе, пока она сохраняет способ­ность нанести ядерный удар по Америке. Лишь Китай должен быть по-настоящему обеспокоен оборонными программами США, и это в перспективе может вызвать осложнения в америка­но-китайских отношениях, потребовать согласования параметров американской обороны.

Важным вопросом, тесно связанным с проблемой НПРО, ос­тавалось сокращение вооружений и нераспространение ядерного оружия. Россия выступила за сохранение системы договоров, подписанных СССР и Россией с США, прежде всего Договора СНВ-2, предложила осуществить взаимное дальнейшее сокраще­ние до уровня 1500 единиц. Американские военные эксперты объявили эти цифры неприемлемыми, так как, по их подсчетам, США необходимы 2000 — 2500 единиц ядерного оружия для от­ражения угроз, в первую очередь российской.

Среди американских военных и гражданских экспертов оста­вались разногласия относительно того, следует ли продолжать тра­диционные переговоры по сокращению вооружений. Президент Буш заявил о возможности осуществления односторонних сокращений, К. Райс говорила о необходимости изменить модель реше­ния проблемы контроля над вооружениями в соответствии с новы­ми подходами США в сфере безопасности, о невозможности вести длительные переговоры, так как это мешает осуществлению амери­канских планов. Сторонники односторонних инициатив по сокращению СНВ, которые были среди либеральных и консервативных внешнеполитических экспертов, указывали на то, что России в силу экономических причин будет весьма трудно выполнять условия Договора СНВ-2, тем более перейти к переговорам о СНВ-3. Они делали акцент на том, что, хотя российское руководство и неодно­кратно заявляло о готовности это сделать, финансовые возможности реализации таких сокращений у России весьма ограничены, и она по-прежнему будет нуждаться в американском финансировании по программе Нанна-Лугара, расходы на которую администрация Буша предполагала сократить. Предлагалось признать, что один из основных приоритетов американской политики в отношении Рос­сии в 1992—2000 гг. — помощь в охране ядерных объектов и демон­таже ядерного оружия — должен быть заменен более важными для США приоритетами, такими как расширение НАТО, создание НПРО, усиление режима нераспространения ОМУ. Главным аргу­ментом в пользу такого шага была неудовлетворенность тем, как Россия выполняла программу Нанна-Лугара.

По убеждению противников односторонних шагов США по сокращению СНВ, к которым принадлежит Г. Киссинджер, Со­единенные Штаты не должны разрушать систему договоров по сокращению вооружений, не должны принимать односторонних решений или действий, так как в этом случае наращивание воо­ружений не только в России, но и в других странах, может ока­заться бесконтрольным. Он считает, что США должны вести пря­мые переговоры с Россией по всем вопросам, особенно, когда это касается проблем безопасности (расширение НАТО, НПРО). По мнению Г. Киссинджера, до встречи президентов США и России в Словении европейские страны выполняли роль посредника меж­ду ними, иногда использовали российско-американские противо­речия в своих интересах, в то время, как союзники по НАТО должны действовать вместе, а не соревноваться за большее влия­ние на Россию для достижения своих интересов. Г. Киссинджер высказал убеждение в том, что основной задачей политики США и их союзников должно стать превращение России в достойного члена глобального и европейского сообщества, чтобы совместны­ми усилиями не допустить обращения России к политике «по­глощения своих соседей и превращения их в союзников».

В этом с ним согласились многие эксперты из ведущих науч­ных центров, считавшие, что необходимо сохранить двусторонний механизм переговоров с Россией, разумно подойти к установлению потолков сокращения СНВ, которые не стали бы быстро достижи­мым уровнем для КНР и не способствовали бы развитию программ по наращиванию наступательных вооружений; согласовать обсуж­даемые цифры со стратегическими задачами США. В случае при­нятия одностороннего решения, все-таки необходимо добиться формального согласия России, так как только тогда сохранится воз­можность для проверки и контроля над российским оружием.

Рекомендации оппонентов односторонних действий США в сфере безопасности не остались без внимания. Президент Буш из­брал компромиссный вариант решения двух проблем, вызывавших наибольшие разногласия и в американском политико-академическом сообществе, и в отношениях с Россией: США вышли из До­говора по ПРО 1972 года, о чем было объявлено 13 декабря 2001 года, но на одностороннее сокращение СНВ администрация не пошла, заявив о готовности подписать договор с Россией о сокращении стратегических наступательных потенциалов.

Принятию этого решения предшествовали острые дебаты, как внутри администрации, так и за ее пределами. У многих внешнеполитических экспертов вызывал сомнение слишком же­сткий подход республиканцев к отдельным странам и их полити­ке (чем грешили и демократы). «Ястребы» в администрации Бу­ша, к кому причисляли Р. Чейни, Д. Рамсфелда, Р. Перла, П. Уолфовитца, не были склонны отказаться от своей позиции в продвижении американских интересов и ценностей, считая, что только твердость и жесткость могут заставить несогласных усту­пить, а «мягкость — это показатель слабости». На ошибочность такой позиции указывали не только либеральные политологи, го­ворили об этом и неоконсерваторы. Так, редактор известного кон­сервативного журнала «Нэшнл интерест» О. Харрис писал сле­дующее: «Во время холодной войны были оправданны разные оценки поведения США и СССР, хотя их действия были во мно­гом схожими. Причиной тому были не столько уникальные доб­родетели США, сколько особый враждебный характер СССР. Но даже такой подход не оправдывает полностью в более спокойном мире использование двойного стандарта — одного для США и другого — для всего остального мира. Это не только лицемерно по отношению к остальным странам, но и пагубно для престижа Америки и доверия к ней. Такой подход не отражает истинного положения вещей в международных отношениях и не позволяет найти ответ на имеющиеся проблемы. Такая позиция является главным изъяном в действиях незаменимой нации».

Комментируя планы республиканцев в сфере безопасности, Дж. Най обращал внимание на то, что для Соединенных Штатов могут оказаться более полезными мирные возможности достиже­ния глобальных устремлений. К ним он относит так называемую «мягкую силу» Америки: американские моральные ценности, ко­торые все более популярны в мире; уровень и качество жизни в США; американское образование, которое ежегодно приезжают получать около полумиллиона иностранных студентов; экспорт американской культуры, фильмов, телепрограмм, Интернет; уча­стие в деятельности международных организаций, таких как НАТО, МВФ и др. Он убежден, что отказ США присоединиться к ДВЗЯИ, «размахивание кулаком», грубое вмешательство в сферы интересов других стран, в том числе союзников, гегемонистская риторика подрывают «мягкое» могущество США и играют на ру­ку врагам. Высказывались опасения, что ложное представление о США, как о «нации, которая возвышается над всеми и видит дальше всех» (слова М. Олбрайт) и способна лучше всех видеть путь, по которому следует идти всему миру, может привести к пе­чальным результатам.

В 2001 году Соединенные Штаты столкнулись с вызовом международного терроризма. Стала очевидной уязвимость лю­бого субъекта международных отношений. Однако радикальных изменений американская политика в сфере безопасности не пре­терпела. Как мы отмечали, мессианский фактор усилился, что нашло отражение в работах отдельных политологов. М. Макфола сложившаяся ситуация вдохновила на разработку «доктрины свободы», где ключевым был фактор антитеррори­стической борьбы, в которой США выступили лидером. Давая оценку новой угрозе, политолог подчеркнул необходимость конкретно определить, против чего будут бороться США и их союзники по антитеррористической кампании. Он предложил отделить «войну против жестокости и насилия» (чем является террор), в которой победить невозможно, от «войны с исламским тоталитаризмом за демократию», в которой, по его мнению, можно одержать победу.

Взгляды М. Макфола, представлявшего либеральное на­правление в академической мысли, во многом совпали с позицией консерваторов по следующим пунктам:

1) коллективизм должным образом служит интересам нацио­нальной безопасности только в том случае, когда США сами опре­деляют направления и содержание деятельности многосторонних организаций и институтов. Коллективные действия могут быть эффективными только при лидерстве Америки, продвижение и победа идей невозможны без поддержки сильного государства;

2) следует отказаться от ложного положения, по которому членство того или иного «плохого» или «проблемного» государ­ства в демократической организации, например, в НАТО, ВТО, ЕС, способствует его демократизации. Членство в западных ор­ганизациях должно быть доступно только после демократиза­ции режима в стране. Требование приема России в НАТО без­основательно, так как она до сих пор не является демократиче­ской страной;

3) для претворения в жизнь «доктрины свободы» США должны добиваться сохранения военного преимущества над ос­тальным миром. Американская гегемония сдерживает другие державы от искушения бросить ей вызов;

4) американские политики должны разработать внешнепо­литическую стратегию и военную доктрину, позволяющие ис­пользовать мощь сверхдержавы для смены антидемократических режимов (Ирак должен стать следующим кандидатом для приложения «доктрины свободы»). Указанная политика должна допол­няться широкомасштабной программой по строительству демо­кратии в странах воздействия;

5) помощь США не должна рассматриваться как благотво­рительная деятельность, это инструмент политики национальной безопасности;

6) Афганистан может быть аналогом Западной Германии в политике США. Строительство демократии в Афганистане должно стать делом Соединенных Штатов, это не может быть передано ООН или Европе, так как подобное разделение труда подорвет репутацию Америки как основного борца за распро­странение демократии.

Не все члены администрации были одержимы идеями гло­бального регулирования, возлагавшего на США основное бремя расходов, сохранялось противодействие усилению коллективиз­ма в принятии решений по проблемам международной безопас­ности. Министр обороны Д. Рамсфелд заявил, что более прием­лемой остается независимая политика США и увеличение доли участия других стран в решении как глобальных, так и регио­нальных проблем: «Вместо того, чтобы тратить силы, время и деньги на усиление международных сил по обеспечению безо­пасности, надо помочь отдельным странам в создании нацио­нальных армий». Сторонники министра не приветствовали от­правку американских миротворческих сил в Афганистан и не испытывали большого энтузиазма относительно реализации но­вого «плана Маршалла» по строительству демократического об­щества в этой и других странах, о котором объявил президент Буш в «Обращении к стране».

Еще более ясно высказался Р. Перл, глава отдела оборонного планирования Пентагона. После событий сентября 2001 года он заявил о необходимости определить пределы для создания коа­лиции по борьбе с терроризмом: «Замечательно иметь поддержку наших друзей и союзников, но нашей главной заботой должна быть защита страны, а не организация голосования по вопросу о том, как мы должны это делать».

В способности администрации вести многостороннюю ан­титеррористическую операцию усомнился Дж. Стейнберг, быв­ший заместителем помощника по национальной безопасности президента Клинтона. Комментируя ситуацию, он отметил, что «в администрации идет настоящая окопная война», так как клю­чевые политические фигуры имеют жесткие и несовместимые идеологические убеждения. Они очень хорошо знают, как бо­роться со злом, но не имеют продуманной и разработанной стра­тегии для решения иных задач внешней политики.

Террористические акты, с одной стороны, «облегчили» США осуществление военных планов, но с другой стороны, создали оп­ределенные трудности в реализации политики глобального ли­дерства. Была доказана правота тех ученых и политиков, которые утверждали, что в глобальном мире с глобальными угрозами, сре­ди которых назывались распространение ОМУ, терроризм, эколо­гия, нищета, болезни и т.д., в одиночку невозможно справиться с существующими вызовами, нельзя полагаться только на военную силу. Была велика вероятность перерастания локальных конфлик­тов в мировые, последствия локальных военных актов могли выйти за пределы региона (экологические последствия, беженцы, болез­ни, терроризм и т.д.). Требовался поиск альтернативных военному путей разрешения конфликтных ситуаций, ограничение действий сверхдержавы и согласование ее планов не только с союзниками, но и с другими ведущими державами мира, а также с отдельными государствами, международными организациями, помимо НАТО.

Существовавшие в администрации разногласия и сохра­нявшиеся амбиции мирового лидера свидетельствовали о том, что в начале ХХІ века было рано говорить о том, что реальный кол­лективизм, выгодный не только США, утвердился в американской политике и мог стать важной составляющей глобальной страте­гии. У давних и новых союзников США оставались сомнения на этот счет, но были и надежды, что коллективизм антитеррори­стической кампании не станет одноразовой акцией и США не вернутся к более амбициозным односторонним действиям (на­пример, в отношении Ирака или Ирана) в соответствии с заявле­нием президента Буша о том, что интересы и безопасность страны важнее любой коалиции.