Истоки интеграционных концепций

В исследованиях ряда российских специалистов истоки современ­ных интерпретаций интеграции возводятся к общественным наукам XIX в., хотя в те годы о межгосударственном срашивании в его нынеш­нем понимании речь не шла.

Во-первых, термин «интеграция» был заимствован у естественных наук. Их интервенция в научное знание о человеке и обществе про­изошла на волне увлечения гипотезой Ч. Дарвина (1809-1882) о проис­хождении видов. Работа с одноименным названием была опубликована в 1859 г. и представляла собой канонический с точки зрения методоло­гии проведения естественно-научного исследования труд. Колоссаль­ный массив эмпирических данных, накопленных в ходе многолетних полевых наблюдений, дополнялся фундаментальными теоретическими обобщениями. Однако наибольший резонанс работа Ч. Дарвина возы­мела в связи со своей отчетливой социальной ориентацией. Рассуждая о происхождении видов вообще, Дарвин не проводил принципиально­го различия между животными, растениями и человеком. Более того, возможно, одним из первых он применил в качестве способа познания социальной реальности принцип изоморфизма — признания наличии) элементов логического подобия между естественными и общественными явлениями, допустив, что развитие человека протекает по тем же алгоритмам, что и развитие всех других живых существ.

Дарвинизм, обнаружив способность объяснять явления, которые до него трактовались в духе религиозной картины мира, на десятилетия превратился в матрицу мышления просвещенных слоев западноевропейского общества.

Подобно фрейдизму, который из сферы психоаналитики вскоре поспешили спроецировать на все области общественных отношений, дарвинизм разошелся на аксиомы и метафоры, достоверность которых предпочитали не ставить под сомнение и в социальных науках, о которых Ч. Дарвин, созд.

Отталкиваясь от дарвинистской аксиоматики, интеграцию государств, близких или сближающихся по своим внутрисистемным ха­рактеристикам, стали мыслить по аналогии с интеграцией близких или сближающихся по биогенетическим признакам видов из мира живой природы. В ходе этого процесса и проявляли себя со всей жесткостью дарвиновской логики отмеченные явления. На стадии селекции проис­ходил отбор наиболее жизнеспособных к слиянию единиц, на стадии адаптации наблюдалось сглаживание вариативности черт. Интеграция предусматривала целесообразную внешнюю и внутреннюю гомогени­зацию субъектов процесса вплоть до превращения их в новый вид.

Научная фундированность интеграционной идеи в таком ее пони­мании вызывала сомнения. Она возводила свою генеалогию к исследо­ванию объектов из мира живой природы, а не социальной реальности, которой являются общество и государство. В ней слышались отголоски популярного тогда «образа роста», родившегося из тезиса Ч. Дарвина о том, что человек принципиально не отличается от других форм сушествования живой материи. Данное положение было по умолчанию экстраполировано на поведение обществ и государств. Как отмечали исследователи дарвинизма, язык «Происхождения видов» побуждал прикладывать изложенные в этом труде концепции к человеческому обществу, Т.е. изначально нес идеологическую нагрузку.

Во-вторых, источником интеграции как идейного конструкта ста­ли модернистские представления о государственном строительстве, совпавшие с процессом выделения «национальных государств» в За­падной Европе. Возникла социополитическая трактовка интеграции: интеграция как проект создания «национального государства», наце­ленный на решение задач модернизации.

Предполагалось, модернизация мыслилась как процесс, при котором в результате появления центрального правительства, оформления внут­реннего рынка, единого правового пространства и проведения общей экономической политики исчезнут локальные культурные барьеры, усту­пив место общему культурному и языковому (бездиалектальному) про­странству.

Органичным элементом этого процесса выступает переориентация и.юнтичности сообщества с местного уровня на общенациональный, обеспечивая его легитимность. Подобное толкование интеграции по-прежнему актуально: политика адаптации этнических меньшинств и многокультурных обществах в западноевропейских государствах сегодня тоже именуется интеграцией.

В таком ключе развивали концепцию интеграции М. Вебер и Э. Дюркгейм. Они первыми обратились к разработке и уточнению таких прин­ципиальных для понятия интеграции аспектов, как социальная, эконо­мическая и политическая интеграция. Они же впервые поставили как научную задачу и конкретно рассмотрели нормативное, рациональное и коммуникативное измерения интеграции. Однако оба мыслителя при­меняли свои построения к интеграции первой ступени, или, как стали не совсем точно говорить позже, «национальной интеграции».

Наследие естественно-научного и социального теоретизирования XIX в. и для сегодняшнего понимания интеграции громадно. Особен­но ценно оно в методологической части. Разрабатываемые в рамках революционных воззрений понятия изменчивости, адаптивности, ус­ложнения задали нормативную рамку последующего понимания (не всегда корректного) поведения государств на стадии государственной и надгосударственной интеграции. Идея развития, выводившаяся из метафоры роста, стала предтечей современных стадиальных теорий интеграции, наиболее известной из которых по-прежнему остается выдвинутая более полувека назад теория экономической интеграции Беллы Балаши. Но не только она. Деление регионализмов на поколе­ния — еще одно подтверждение «биологических» корней понимания интеграционных теорий, которые, как и все неточные общественные науки, стремятся походить на науки точные, но в действительности часто ограничиваются лишь заимствованием их понятийного аппарата.

Первым теоретиком собственно межгосударственной интеграции классического (линейно-стадиального) направления был Дж. Винер. Позднее его разработки обогащались новыми построениями. У тео­ретиков данной школы была ограниченная эмпирическая база: Европейские сообщества еще не прошли все этапы развития, а до полити­ческого союза им было далеко. Поэтому в качестве основных методов анализа эта группа авторов применяла логико-интуитивный метод и метод аналогии: в качестве исторической точки опоры для создания модели политического союза (последней фазы интеграции) ими были избраны примеры США и Германии.

Несмотря на методологические ограничения, применение стадиальной схе­мы и сегодня может подвести к интересным обобщениям и неожиданным параллелям. Так, вопреки распространенному мнению, евро — не единст­венный пример коллективной валюты или хотя бы тесной финансовой интеграции. У нее есть как минимум два примерных аналога: зона фран­ка ФКА (Французские колонии в Африке; Colonies franfaises d'Afrique), включающая в себя несколько государств Западной и Центральной Африки; и система «своповых» соглашений среди АПТ («АСЕАН плюс три») в Тихоокеанской Азии.

Общеинтеллектуальное значение классических парадигм анализа интеграции не всегда означает их универсальную объяснительную спо­собность. Ввиду того что современные теории интеграции наполовину родом из естественных наук, они страдают недооценкой социальных факторов интеграции — прежде всего роли общественно-экономиче­ских укладов и политико-правовых традиций разных стран и регионов. Ведь с точки зрения естественно-научной логики перед законами эволюции равны все.

Появление учения Дарвина", Ламарка и их последователей и оп­понентов о происхождении видов совпало с торжеством идей Просве­щения, наступлением эпохи модерна и присущей ему веры в прогресс и развитие, а также с появлением первых свидетельств о преимуще­ствах социальной инженерии, продуктом которой стали государства. То, что открытие законов селекции и распространение модернист­ских взглядов на общественную организацию сошлись во времени и в пространстве (в Европе XVI1I-XX вв.), можно считать историче­ской случайностью, хотя такой вывод и выглядит упрощением: усвое­ние обществом этих открытий было немыслимо без соответствующе­го социального фона и уровня общественной мысли. Тем не менее, то обстоятельство, что подобных совпадений не произошло вне Европы, определенно свидетельствует против универсальности принципа изо­морфизма в мировой социальной реальности.

Линейность, развитие, стадиальность — превращенные менталь­ные конструкты естественно-научного происхождения, которые вряд ли могут считаться исчерпывающими или даже достаточными инстру­ментами при анализе современных интеграционных экспериментов в разных частях мировой системы во втором десятилетии XXI века. На самом деле, уподобление межгосударственного объединения биоло­гическому организму неизбежно вызовет ассоциации в духе возрастной диагностики — отставание, запоздалое развитие, уместные лишь в том случае, если исследуемые феномены начинают развитие в идентичных стартовых условиях.

Состояние общественной мысли, вера в прогресс или ее отсутствие — одно из таких условий. Линейный прогресс на Западе и золотой век на востоке, «стрела времени» в Европе и цикличность восприятия времени на Востоке — расхождения, несовместимые с тезисом об универсальнос­ти «образа роста» применительно к динамике социальных процессов.

Социальная теория XIX — начала XX в., представленная М. Вебе­ром, Э. Дюркгеймом и Т. Парсонсом, оказала на теории интеграции не столь заметный, но не менее значимый эффект. Она пояснила, каким образом достижима интеграция, раскрыла механизм интегрирования.

Соответственно, отцы-основатели европейской, североамери­канской и восточноазиатской версий интеграции исходили из необ­ходимости разделения труда и сближения уровня развития обществ, включая культурный и языковой компоненты. Руководствуясь их же идеями, сторонники интеграции, особенно в Западной Европе и Вос­точной Азии, уделяют значительное внимание символической (норма­тивной) интеграции, созданию общей идентичности.

Более того, по существу именно к работам классиков социологии XIX в. восходит современная типология интеграции. В соответствии с ней под экономической интеграцией понимается сращивание рынков, под социальной — сближение и унификация обществ, а под политиче­ской — создание надгосударства, воспроизводящего на своем уровне модель «государства вообще» или создание политического сообщества со сложно организованной формой соуправления (governance).

К условно классическому можно причислить направление интег­рационных исследований, выросших из этнологии. В некотором смыс­ле это попытка, с одной стороны, теоретически оправдать дарвинизм с его идеей биологической эволюции, ас другой — углубить концепции Э. Дюркгейма с введенным им понятием групповой солидарности. Их синтезом и одновременно проекцией на интеграционную теорию стал примордиализм, старейшее в науке течение, занимающееся проблема­тикой этничности.

В основание примордиализма положена точка зрения на этносы как на сообщества, пронизанные общими кровнородственными (биогене­тическими) узами. Примордиализм — сравнительно традиционный подход. Он возник в конце XIX — начале XX в. и оформился в работах К. Кауцкого и О. Бауэра, приверженцев так называемого австромарксизма. Позднее он получил развитие в США в трудах исследователя голландского происхождения П. ван ден Берга. Среди ученых-антропологов, открыто признававших себя примордиалистами, были также Р. Шоу, Ю. Вонг, К. Гирц, Э. Шилз, X. Айзеке.

В СССР разработкой идей, намеченных в примордиалистской школе, занимался академик Ю. В. Бромлей, директор Института эт­нографии АН СССР. Им, в частности, было выделено три истори­ческих типа этноса — племя, народность, нация. Критерии такого деления были определены исчерпывающе. Особенно интересно со­поставление последних двух элементов триады. На стадии трансфор­мации народности в нацию наблюдается стремление к внутренней ограниченности, к территориальной, экономической и политичес­кой замкнутости, которая выражается в формировании внутреннего рынка с наличием самодостаточного народно-хозяйственного комп­лекса, разветвленной транспортной инфраструктуры, а также едино­го политического руководства. На этом этапе среди представителей этноса рождается чувство национального самосознания (идеология), в рамках которого идентификация осуществляется преимущественно по политическому основанию.

Сторонником примордиализма М. А. Хрусталевым была сконстру­ирована матрица межэтнических и внутриэтнических процессов, пара­метром классификации которых служила их направленность — дивер­гентная (разъединение) и конвергентная (сближение):

На пересечении межэтнической и конвергентной переменных ока­зались миксация (между народностями), ассимиляция (между нацией и народностью) и интеграция (между нациями). Как определяет по­следнюю сам М. А. Хрусталев,

интеграция — это встречное движение двух самостоятельных, зрелых этносов, сближающихся по своим характеристикам, но не достигающих полного слияния. Близкая по звучанию концепция развивается директо­ром Института этнологии и антропологии РАН им. Н. Н. Миклухо-Маклая академиком В. А. Тишковым.

Как очевидно, примордиалистский подход к интеграции с некото­рыми вариациями развивает дарвинизм и солидаризм XIX в. и в этом смысле является их относительно успешной и аналитически полезной ноработкой, с той, правда, оговоркой, что он воспроизводит в неявной форме идеи развития и метафору роста, присущую теории Ч. Дарвина. II этом смысле он «предназначает» интеграцию лишь зрелым государ­ствам. преодолевшим в развитии локальную этничность.

Однако этот подход не затрагивает проблему нарушения пропор­ций этнического состава (или распада) уже сложившихся «государств-наций» и в этом смысле явно недостаточен для исследования совре­менных реалий, например в ЕС.

Методологическое значение классических интеграционных парадигм при всей их значимости становится ограниченным в свете бур­ного роста многообразия регионального интеграционного опыта в по­следние 20—25 лет. Более или менее успешно «работая» на материале интеграционных процессов в Евросоюзе, классические концепции мо­гут служить в лучшем случае лишь «отправными точками» при анализе современных вариантов интеграции, например, в Латинской Америке и еще меньше — в Тихоокеанской Азии. Причиной ограниченности этих концепций являются, как отмечается в литературе, их почти пол­ная сосредоточенность на анализе европейского регионального мате­риала и инерция мышления естественно-научными аналогиями.