<<
>>

Права человека и народов

После окончания холодной войны особую актуальность приобретает уважение прав человека. Несмотря на провозглашение этого принципа в Уставе ООН, его развитие во Всеобщей декларации прав человека и многочисленных последующих международных документах, длительное время осуществление прав человека на практике оставалось в сфере внутренней компетенции государств.

После холодной войны в результате свертывания авторитаризма и расширения поля демократии, по мере утверждения главенства человеческой личности в различных сферах мирового взаимодействия, а также в силу развития идеологии либерализма задача обеспечения прав человека выдвигается на уровень, сопоставимый с тем, который ранее почти в единственном числе занимали проблемы поддержания международного мира и безопасности.

Действительно, ООН была создана в первую очередь как инструмент поддержания мира; в центре ее внимания находились вопросы предотвращения войн и вооруженных конфликтов, а гуманитарные проблемы оставались почти что на периферии ее озабоченности. В большинстве случаев участники войн и конфликтов преследовали своекорыстные цели по продвижению собственных национальных интересов, однако ряд таких столкновений имел своего рода положительный гуманитарный эффект. В качестве примера можно привести вмешательство Индии во внутренний конфликт в Восточном Пакистане в 1971 г. Несомненно, Индия прежде всего решала задачу ослабления своего стратегического противника, но в результате операции удалось остановить масштабное истребление мирного населения в Восточном Пакистане и возвратить на родину более 9 млн. беженцев. Другой наглядный эпизод - свержение вооруженными силами Танзании в 1979 г. диктаторского режима Иди Амина в Уганде, который уничтожил к тому времени около 300 тыс. граждан собственной страны. По существу и ввод вьетнамских войск в Камбоджу в 1978 г. имел немалый гуманитарный эффект, ибо положил конец политике геноцида Пол Пота, во время правления которого были уничтожены около 2 млн.

человек. Во всех приведенных ситуациях гуманитарная составляющая оставалась за рамками рассмотрения этих конфликтов в ООН, а на первое место выходил вопрос о незаконном применении силы вторгавшимися государствами, что представляло, по мнению большей части членов Организации, угрозу международному миру и безопасности.

Можно утверждать, что в большинстве случаев вмешательства, санкционированных СБ ООН с 1990 г., присутствовали соображения гуманитарного характера. В Боснии и Герцеговине, например, серьезную озабоченность вызывали массовые этнические чистки. Гуманитарное измерение было еще более очевидным в ситуации, которая сложилась в 1992 г. в Сомали в результате развала государственности, действий банд мародеров и массового голода. Это послужило одной из основных причин для принятия СБ решения о применении «всех необходимых мер» и последующем направлении в Сомали американских вооруженных сил (резолюция № 794). Массовые акты взаимного уничтожения народностей тутси и хуту в Руанде в 1994 г. побудили СБ выдать мандат на вооруженное вмешательство для предотвращения фактического геноцида (резолюция № 929). Особое место в операциях, санкционированных ООН, занимает угроза применения силы на Гаити в 1994 г. (резолюция № 940). Побудительными причинами ее принятия были в основном гуманитарные соображения, а также решимость восстановить в правах законно избранного президента страны Ж.-Б. Аристида, свергнутого военной хунтой в 1991 г.

Эти прецеденты давали определенное основание сторонникам концепции гуманитарного вмешательства утверждать, что в нынешних условиях вооруженное вторжение допустимо не только в случае «угрозы миру, нарушения мира или акта агрессии» в межгосударственных отношениях, как первоначально было зафиксировано в Уставе ООН, но и при возникновении «гуманитарной катастрофы» внутри государств. Большинство приверженцев подобного подхода считали: механизм вмешательства по гуманитарным причинам должен быть таким же, какой предусмотрен главой VII Устава ООН на случаи вмешательства в ситуациях «угроз миру, нарушения мира или актов агрессии».

Но есть и иное мнение, согласно которому «гуманитарные катастрофы» настолько значимы и опасны, что требуют особой процедуры принятия решения о вмешательстве, минуя в крайних обстоятельствах СБ.

До сих пор официальные лица ряда западных стран обходили вопрос о том, каким они видят будущее правового режима вмешательства. На брифинге в апреле 1999 г. представитель госдепартамента США заявил (на условиях анонимности): желательно и предпочтительно, чтобы подобные действия базировались на решениях СБ ООН. Но, добавил он, США должны «зарезервировать за собой право в других ситуациях действовать и без таковых, если это нам потребуется». Вскоре на пресс-конференции по завершении вашингтонского саммита, посвященного 50- летию НАТО, генеральный секретарь альянса Х. Солана воспроизвел ту же самую формулу.

Официальная позиция России по проблеме «гуманитарного вмешательства» изложена в Концепции внешней политики РФ 2000 г.: «Неприемлемы попытки внедрить в международный оборот концепции типа 'гуманитарной интервенции' и 'ограниченного суверенитета' в целях оправдания односторонних силовых акций в обход Совета Безопасности». Некоторые исследователи поспешили сделать вывод о том, что Россия в принципе против применения силового вмешательства в дела других государств даже при наличии серьезных гуманитарных кризисов. Вряд ли это соответствует действительности, поскольку, как представляется, ключевым в данной формуле является осуждение принятия решений о проведении таких акций «в обход Совета Безопасности». Это подтверждает следующее положение той же Концепции: «Будучи готовой к предметному диалогу по совершенствованию правовых аспектов применения силы в международных отношениях в условиях глобализации, Российская Федерация исходит из того, что поиск конкретных форм реагирования международного сообщества на различные острые ситуации, включая гуманитарные кризисы, должен вестись коллективно, на основе четкого соблюдения норм международного права и Устава ООН».

Даже сторонники крайних положений концепции «гуманитарного вмешательства» затрудняются дать исчерпывающее определение понятию гуманитарной катастрофы. Сколько сот, тысяч или миллионов человек должны быть убиты, изгнаны, лишены крова, средств к существованию для того, чтобы квалифицировать ситуацию как дающую основание для вмешательства? Каким образом гарантировать, чтобы «гуманитарное вмешательство» не было использовано в качестве прикрытия своекорыстных военно-политических или экономических интересов участвующих в этом деле стран? Как минимизировать «сопутствующий ущерб» - гибель гражданского населения государства, против которого предпринимается «гуманитарное вмешательство», и какой уровень такого «ущерба» допустим? Как обеспечить универсальность применения «гуманитарного вмешательства» не только против слабых, но и против сильных, включая ядерные государства? Как избежать двойного стандарта в оценке гуманитарной ситуации в союзных и недружественных государствах?

Очевидно, что в нынешних условиях невозможно выработать конкретный, универсальный, приемлемый для всех свод норм, определяющий законность «гуманитарного вмешательства».

Надо сказать, что подобный свод норм в значительной части отсутствует и при решении проблем правомерности вмешательства для поддержания международной безопасности. Единственным органом, который может определять, насколько та или иная конкретная ситуация, будь то в сфере международной безопасности, в гуманитарной, либо другой области является основанием для вмешательства, остается Совет Безопасности ООН. После такого утверждения естественно возникает вопрос о том, каким образом вести себя даже подавляющему большинству, если один из постоянных членов СБ блокирует при помощи права вето его намерения. Ныне действующее международное право и Устав ООН дают здесь однозначный ответ - не предпринимать вмешательства, а использовать другие средства выправления ситуации. При этом можно предположить, что государство, блокирующее решение большинства о вмешательстве, берет на себя особые обязательства по предотвращению угрозы международной безопасности или гуманитарной катастрофы мирными средствами, а также несет повышенную моральную ответственность перед глобальным сообществом в случае неэффективности своих усилий.

Императив развития международного права для учета новых реальностей ощущается по сути дела во всех его сферах. В качестве иллюстрации можно привести пример изменения порядка приоритетов и содержания принципа самоопределения народов. Принятие его в качестве одного из основных критериев международного права датируется Версальской мирной конференцией. В межвоенный период он стал во многом определяющим для формирования значительного числа новых государств и в целом современной политической карты Европы. В Уставе ООН принцип самоопределения народов упоминается, но он оставался как бы во втором ряду за принципами первостепенной важности на тот момент, т.е. теми, что были призваны обеспечить главную задачу ООН по сохранению международного мира и безопасности.

Выдвижение принципа самоопределения народов на авансцену международного права приходится на начало 1960-х гг. на гребне "волны" национально-освободительного движения против колониализма.

Декларация о предоставлении независимости колониальным странам и народам (1960 г.) провозгласила: «Все народы имеют право на самоопределение; в силу этого права они свободно устанавливают свой политический статус и осуществляют свое экономическое, социальное и культурное развитие». Несмотря на то что в Декларации содержалось ограничительное положение о несовместимости с целями и принципами ООН любых попыток «частично или полностью разрушить национальное единство и территориальную целостность страны», право на самоопределение вплоть до отделения несомненно имело приоритетное значение.

Такая его позиция серьезно влияла на трактовку других основных принципов международного права (например, на формирование точки зрения некоторых правовых школ, в том числе советской, о законности применения силы национально­освободительными движениями для реализации права на самоопределение).

В конце 1980-х - начале 1990-х гг. существенно изменились подходы к соотношению принципов самоопределения народов и территориальной целостности. Теперь превалирующим стало стремление покончить с дестабилизирующим эффектом, обусловленным этническими и национальными проблемами. Одновременно сформировалась доктрина, согласно которой обоснованность реализации права на самоопределение регулируется главенствующим принципом соблюдения прав человека. Это касается всех составляющих самоопределения - выбора политической системы, отделения и автономии.

При такой трактовке по сути исчезло право народов на выбор любой политической системы. Избираемая тем или иным народом политическая система обязательно должна предусматривать реализацию прав человека. Иные критики не без известного основания утверждают, что «выбор» в этом случае сводится к безальтернативному принятию демократической формы организации политической системы, ибо все другие не обеспечивают реализацию прав человека. Они также считают, что большинство народов, живущих в условиях авторитарных режимов, на практике не имеют возможности выбора альтернативного, например,

демократического, режима. Эта доктрина также резко ограничивает право на крайнюю форму самоопределения - отделение, которое сегодня может быть оправдано лишь экстремальными ситуациями, когда той или иной этнической общности отказано в праве принимать участие в политической и социальной жизни страны на недискриминационной основе. На практике почти единственным признаваемым направлением реализации принципа самоопределения остается развитие различных форм национально-культурной автономии в составе государства. Показателем изменения соотношения принципов самоопределения и территориальной целостности является то, что в последние годы право на самоопределение по существу не упоминается в докладах Генерального секретаря ООН, программных заявлениях правительств подавляющего большинства государств.

<< | >>
Источник: Торкунов А.В. (ред.). Современные международные отношения и Мировая политика. 2004

Еще по теме Права человека и народов:

  1. 2. Права человека
  2. ПРАВА ЧЕЛОВЕКА
  3. ГЛАВА 8 ПРАВА ЧЕЛОВЕКА И СОБСТВЕННОСТЬ
  4. Лекция 21. Права человека и гражданина в России
  5. Права и свободы человека в Конституции Республики Беларусь
  6. 17. Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе. Структура и функции. Хельсинкский Заключительный акт. Права человека и суверенитет государства.
  7. Понятие международного частного права. Коллизии норм права. Субъекты международного частного права
  8. Субъекты международного права: понятие и виды. Международный договор и международный обычай как источники международного права
  9. Пространство тринадцати народов
  10. Положение диких народов в человечестве
  11. Глава VIII О НАРОДЕ
  12. Положение диких народов в человечестве
  13. A. Оседлые и кочевые народы
  14. 3.2 Русские народ Империи
  15. 3.2 Русские народ Империи
  16. 1.4 Национальное освобождение православных народов