Проблема российской идентичности в новом веке

Принятие новой внешнеполитической доктрины подвело черту под дискуссиями в академическом сообществе, стало свиде­тельством достижения определенного согласия по основным во­просам международной деятельности России и отношений с США.

Заметное влияние на ход внешнеполитических дискуссий оказали работы С.М. Рогова, который отстаивает три основные идеи: 1) Россия — евразийская держава, мост между Европой и Ази­ей, в этом уникальность ее геополитического положения, которое она должна максимально использовать в национальных интересах; 2) ключ к сохранению великодержавного статуса лежит в экономи­ческой сфере, и для решения экономических задач евразийская мо­дель является оптимальной для страны; 3) евразийская политика не исключает, а скорее предполагает важность отношений с США.

С.М. Рогов признает однополярный характер мировой сис­темы, где США занимают доминирующие позиции в ключевых международных финансовых и экономических институтах — Группа семи, Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), МВФ, Всемирном банке, ВТО. Россия заинтере­сована в сотрудничестве с этими и другими организациями, по­этому призывы отказаться от «американского уклона» в россий­ской политике носят, по его убеждению, нереалистический ха­рактер. Хотя жизненно важные интересы России связаны, прежде всего, с СНГ, а также такими регионами, как Европа, Ближний и Дальний Восток, роль США в мировых делах в начале XXI века делает отношения с Вашингтоном приоритетными для любой страны.

Как большинство национально ориентированных либераль­ных политологов, С.М. Рогов считает, что для достижения целей России необходимо изменить формулу отношений с Западом, убедить США и их партнеров отказаться от навязывания России экономических рецептов, которые никто не применяет на самом Западе. Российский экономический потенциал сможет заработать в полную силу только в том случае, если удастся решить с Вашинг­тоном в рамках двусторонних и многосторонних договоренностей такие вопросы, как списание советских и долгосрочная реструкту­ризация российских внешних долгов; снятие ограничений на экс­порт российской продукции на западные рынки; предоставление государственных гарантий США и их западным частным партне­рам по инвестициям в Россию; согласование льготных условий для российской промышленности и финансового сектора при вступ­лении в ВТО; достижение договоренностей, позволяющих вернуть в Россию нелегально вывезенные капиталы. От России это потребует принятия жестких обязательств (если они не противоречат российским интересам), таких как ликвидация бартера, сохране­ние первичного профицита федерального бюджета, обеспечение прав собственности, поддержание закона и порядка и т.п.

Отстаивая важность экономической составляющей россий­ской внешней политики, С.М. Рогов с тревогой обратил внима­ние на тот факт, что Россия оказалась в изоляции от важнейших мировых интеграционных процессов. Развернувшееся после окончания холодной войны строительство «общеевропейского дома» идет без участия России. Происходит рост взаимодействия между странами Восточной Азии по формуле «семь+три» (стра­ны АСЕАН, а также Китай, Япония и Южная Корея). На долю этих государств приходится 32% мирового населения, 19% ВВП, 25% экспорта и 18% импорта, а также 15% притока прямых ино­странных капиталовложений. В 1998 году в Ханое состоялась первая встреча лидеров «семь+три». В конце 1999 года на встрече в верхах в Маниле было принято решение о поэтапном создании своего рода «Общего рынка» восточноазиатских стран.

По мнению С.М. Рогова, возникла парадоксальная ситуация: Россия, единственная в мире держава, имеющая жизненно важ­ные интересы и физически расположенная в Европе и Азии, ока­залась в изоляции от своих соседей, ставших на путь интеграции. В то время, как выживание и усиление России может быть обеспе­чено только в том случае, если ее соседи и на Западе (евроатлан­тическое сообщество), и на Востоке (азиатско-тихоокеанское сообщество) сочтут, что их интересам отвечает сотрудничество с Москвой. Россия получит максимальную выгоду от взаимозави­симости, если сможет получить в глобальной экономике такую роль, которая превратит ее в одну из опор мирового рынка.

В качестве основной стратегической задачи для России в бли­жайшем будущем рассматривается реализация ее геоэкономиче­ских возможностей. У России есть реальная возможность в 6-8 раз увеличить объем транспортных услуг мировому сообществу, способствуя сбалансированному развитию транспортных связей по «оси» Европа — Азия и в «треугольнике» Европа — Азия — Амери­ка, для чего потребуется модернизация всего российского транс­портного комплекса. При этом специализация России в мировой экономике будет связана не только с поставкой сырья, но и с разви­тием новейших коммуникационных технологий. В условиях, когда баланс военных сил в Европе и АТР изменился не в пользу России, считает С.М. Рогов, интеграция в глобальную экономику на основе максимального использования географического положения суще­ственно укрепит безопасность Российской Федерации, экономиче­ское процветание которой станет важнейшим фактором успешного экономического развития Европейского Союза и Восточной Азии. Евразийская стратегия России видится как стратегия, имеющая всеобъемлющий характер, интегрирующая экономические, политиче­ские и военные аспекты внутреннего и внешнего развития страны.

В.И. Кривохижа, сторонник евразийской стратегии, убеж­ден, что международная деятельность России должна сочетать в себе глобальный и региональный аспекты. Он отмечает, что ин­терпретация проблемы сохранения глобального статуса России и приоритетов в международных делах весьма часто решается пу­тем рассмотрения вопроса о соотношении российских интересов на Западе и на Востоке, что, по мнению политолога, носит наду­манный и искусственный характер, так как по геостратегическо­му положению и исторической, культурной традиции Россия яв­ляется евразийской державой. В.И. Кривохижа убежден, что акти­визация политики на одном направлении не должна рассматри­ваться как альтернатива неудачам на другом направлении, и по­становка вопроса в таком ключе является проявлением регио­нальной ментальности: ориентироваться на Запад в ущерб инте­ресам на Востоке, или наоборот, означает автоматическое прида­ние стране регионального статуса, что противоестественно.

Сторонники евразийской стратегии высказывают мнение, что Россия в обозримом будущем не может и не должна стать ни Европой, ни Азией. Но для нормального развития своих отноше­ний с различными странами она должна решить важную зада­чу — структурировать в организации государственной и общест­венной жизни свою евразийскую природу как нечто понятное другим, стабильное и системно целое. Достаточно условно, но в чем-то аналогично тому, что было сделано в советский период (естественно на другой основе). До тех пор, пока Россия — пра­вильно или даже ошибочно — не может быть «понята умом», прежде всего самими россиянами, рассчитывать на достойное ме­сто в мировом сообществе вряд ли представляется реальным. Многовековой опыт, история страны показывают, что без адек­ватной уровню текущего мирового развития организации огром­ной ресурсной базы — духовной, культурной, материальной — потенциальные возможности не реализуют себя в той мере, в ко­торой они отвечали бы запросам российского общества. Это про­исходит и потому, что ввиду евразийского положения страны, широкой многонациональной палитры российского общества и соответствующего ему интернационального характера наиболее образованной и политически активной части граждан, ориенти­ры развития и запросы на обновление всегда будут обусловлены в России больше, чем в других странах, наиболее передовыми идеями глобального развития.

В важности определения новой идентичности России убеж­дены и В.А. Кременюк и Э.Я. Баталов. Они признают, что поло­жение, занимаемое Россией в центре Евразии, является стратеги­ческим «товаром», в котором объективно не могут не быть заин­тересованы ни Соединенные Штаты, ни другие страны в услови­ях глобализации и возникновения международных коллизий в будущем. Но обращают внимание на то, что в начале ХХІ века Российская Федерация представляет собой качественно новое территориальное и политическое образование, которое еще должно самоопределиться. Речь идет не просто об уменьшении территории, а, скорее, о серьезном ухудшении общей геополити­ческой ситуации для новой России — она уже не совсем тот «осе­вой регион» мира, «хартленд», о котором говорил один из основа­телей геополитики Х. Маккиндер.

Критики евразийской стратегии, например, авторитетный политолог А.Ю. Мельвиль, утверждают, что в самоидентифика­ции России и определении ее роли в мире геополитика сегодня вторична по отношению к выбору ее политического «Я». Без это­го принципиального политического самоопределения, писал по­литолог в 1998 году, когда появилась работа С.М. Рогова «Евра­зийская стратегия для России», вряд ли есть смысл говорить о со­хранении некоей исконной геополитической роли России как мирового цивилизационного и силового евразийского «баланси­ра» и еще меньше — о «России примиряющей», «России соеди­няющей», «России сочетающей» и благодаря своему срединному положению между Европой и Азией инициирующей и поддер­живающей диалог культур, цивилизаций и государств.

Полемизируя с С.М. Роговым, А.Ю. Мельвиль заявил, что Россия как геополитический «евразийский мост» — в политиче­ском отношении сегодня не более как миф, поскольку нет у нее ни соответствующих коммуникаций, ни технологических и экономи­ческих целей, ни внятной и определенной (а не просто деклара­тивной) культурно-цивилизационной посреднической функции.

А.Ю. Мельвиль выражает мнение той части либеральной российской элиты, которая видит главную задачу политики Рос­сии не в международной деятельности, а в завершении начатых реформ. Он формулирует свою точку зрения следующим образом: «Российские приоритеты сейчас — внутренние. Это, если угодно, исторический шанс заняться своими отложенными в «задержан­ном» развитии проблемами, своим собственным обустройством, своим народом и своим обществом. Приоритеты внутренней мо­дернизации, последовательного достраивания демократической политической системы, структурной перестройки экономики и социальной сферы, а не экстенсивный путь рыночного развития при олигархическом режиме, грезящем о былом геополитическом величии, — вот наш сегодняшний исторический «вызов»: от по­строения либерально-демократического и преуспевающего обще­ства — к определению своего нового места в мире».

Политолог, не усматривая какой-то особой евразийской миссии России, заявляет, что без России как евразийского «балан­сира» (или «моста») мир вовсе не сползает к состоянию геополи­тического хаоса, хотя в нем и возникли новые мощные дестабили­зирующие тенденции (локальные, по преимуществу этнополити­ческие конфликты, в том числе архаического происхождения, ядерное распространение, бесконтрольные миграционные пото­ки и др.). И прежде всего потому, что у самой России ограничен­ные рычаги влияния на новых международных дестабилизаторов.

Призывы к использованию уникального географического положения кажутся критикам евразийской модели несостоя­тельными в силу того, что в современном мире великой страну делает не «голая» геополитика, а применительно к России — не само по себе «срединное положение» между Европой и Азией. Величие державы в современном мире покоится, прежде всего, на внутренних — политических и экономических — составляющих. Именно здесь Россия должна осуществить свой экзистенци­альный выбор и построить свое демократическое и постимпер­ское «Я». А.Ю. Мельвиль оговаривается, что сказанное — не при­зыв к изоляционизму и самоустраненности из мировых дел. Активная внешняя политика нужна — но не вообще «по всем ази­мутам» и не как ностальгическое «взнуздывание» своего общест­ва исходя из образов прошлого величия. Направленная актив­ность в мире — это проекция внутреннего решения: какое обще­ство, какую политическую систему и какие политические ценно­сти Россия хочет иметь для себя.

Известный политолог Д.В. Тренин соглашается с мнением, что современная Россия не располагает материальной базой, ре­сурсными возможностями для особого пути развития, а так как эта идея составляет суть евразийства, то и в целом евразийская стратегия неосуществима. Он заявляет, что по происхождению и культуре Россия была, есть и останется европейской страной, и это является фактом, а не предметом для дискуссии. Россия — это восток географический, но никак не цивилизационный.

В связи с этим высказыванием следует отметить, что российская цивилизация определяется философами и политологами как само­стоятельная, равно отличная от европейской и восточной — мусуль­манской. Евразийская сущность российской цивилизации осложняет ее существование, но не мешает ей взаимодействовать с Европой и придерживаться своих европейских исторических корней. Однако и «отмахнуться» от другой части своего исторического существования она так просто не может. Россия никогда не противопоставляла себя Европе, в то время как Европа пыталась и пытается это сделать, что в принципе контрпродуктивно, так как все равно с Россией договариваться придется (что диктуется притягательностью огромного рос­сийского рынка для европейских стран), да и мусульманский фактор в Европе также присутствует, создает проблемы и, возможно, потре­бует взаимодействия с Россией для их урегулирования.

Думается, что Д.В. Тренин несколько преувеличивает значе­ние евразийства как философской теории в российском мышле­нии и в политике, смешивая его с евразийством географическим, о чем говорит С.М. Рогов и которое может быть с выгодой использо­вано Россией. Как бы ни идентифицировали себя жители Сибири и Дальнего Востока (по утверждению автора, как европейцы), если в ближайшем будущем этот регион не удастся густо заселить евро­пейским населением России (что весьма проблематично) и провес­ти интенсивную индустриализацию региона, то там будет расти именно азиатское население (что уже фактически происходит) за счет своих и пришлых граждан (из КНР, КНДР, Республики Корея, Вьетнама, Японии). Педалирование европейской сущности России может оказаться контрпродуктивным и влияние европейского центра может сойти на нет, а территории могут быть потеряны.

А.М. Салмин также настороженно относится к традиционно­му сравнению России с «мостом» между Западом и Востоком, так как, по его мнению, Российская Федерация имеет меньше основа­ний претендовать на роль такого потенциального «моста», чем Российская империя или СССР (в силу тех же причин, которые отмеча­ет А.Ю. Мельвиль). Однако он убежден в важности сохранения «малого евразийского моста», так как развитие событий, при кото­ром Запад и Восток России начнут «отворачиваться» друг от друга в силу явной экономической и растущей культурной, в том числе, этнокультурной, обособленности, может спровоцировать распад го­сударства. Внутренняя интеграция России, считает А.М. Салмин, остается первоочередной внутри- и внешнеполитической задачей, должна сочетаться с успешной политикой на внешних рубежах.

Политолог считает, что стратегическая задача России — оп­тимизировать, используя все возможности и ресурсы, свое положе­ние в мире, несмотря на неблагоприятные внешние и внутренние стартовые условия, добиваться того, чтобы эта система, в том числе некоторые ее полюса (реальные субъекты), складывалась и/или функционировала в обозримом будущем не без действенного уча­стия России (организационные ресурсы у А.Д. Богатурова).

Отдельные сторонники «либерально-западной» (альтерна­тивной евразийской) внешнеполитической стратегии оценили результаты международной деятельности России как «концепту­альный кризис» и «ненадежную стратегию». Следует более под­робно остановиться на положениях критических работ, так как в них содержатся положения, заслуживающие анализа.

Главный тезис работы политолога Ю.Е. Федорова заключа­ется в следующем: «Начиная с января 1996-го, когда министром иностранных дел стал Евгений Примаков, Россия постоянно ба­лансирует на грани открытой конфронтации с Западом, прежде всего с США и Североатлантическим союзом. Временами это про­тивостояние обострялось настолько, что отношения России с ве­дущими западными государствами вплотную подходили к порогу холодной войны. Впервые такое произошло в 1996 — 1997 гг. и бы­ло связано с расширением НАТО на восток. Затем в еще более же­сткой форме это проявилось во время операции НАТО против режима Слободана Милошевича». Главным проявлением кризиса внешней политики автор назвал «ее перманентную неспособ­ность решить задачи, которые ставит перед ней правящая элита страны», прежде всего, провал попыток остановить расширение НАТО, предотвратить проведение военных операций в бывшей Югославии и как следствие падение влияния на Балканах, кризис в СНГ. Единственным достижением, да и то двусмысленного ха­рактера, он назвал налаживание отношений с Китаем.

Ю.Е. Федоров считает, что положенные в основу внешнепо­литической стратегии России принципы, отражают мышление XVII-XIX веков и не соответствуют реальному положению дел в мире, который живет по законам XXI века — законам глобализа­ции. К устаревшим принципам он относит следующие: представ­ление о влиянии на мировой арене как главной цели внешней политики, о национальном государстве как единственном субъек­те международных отношений и государственном суверенитете как абсолютной ценности. По мнению политолога, общеприня­тые атрибуты великой державы — территория, население, при­родные ресурсы, промышленный и научный потенциал традиционного типа, военная мощь и т.д. не имеют определяющего значения. Геополитическое положение России и указанные атри­буты скорее осложняют внешнеполитические позиции страны, чем укрепляют их, даже ядерная мощь не конвертируется в поли­тическое влияние на международной арене.

Как и многие другие либеральные ученые, Ю.Е. Федоров отвергает концепцию многополярности, так как, по его мнению, многополярность и баланс сил никогда не были надежным ин­струментом обеспечения международной безопасности вообще и национальной безопасности России, в частности. В качестве до­казательства он приводит тот факт, что в XVII-XIX веках Старый Свет постоянно оставался ареной войн и конфликтов разных масштабов и интенсивности, и ХХ век также не был избавлен от двух мировых войн. Из этого делается вывод о том, что в постин­дустриальном обществе важнейшими станут способность к со­циальному и экономическому обновлению, технологическим и организационным инновациям, высокая мобильность ресурсов, массовое использование био- и информационных технологий, умение эффективно действовать в быстро меняющейся глобаль­ной экономической среде.

Сходной позиции придерживается и Д.В. Тренин. Он ставит под сомнение тезис о великодержавности России, пишет, что не­понятны составляющие этого статуса в начале XXI века, как и не­объяснимы несогласованные действия России для нейтрализации устремлений США, якобы направленных на ослабление россий­ских великодержавных позиций, путем создания «контрбалансов» в виде «треугольников» Россия — Китай — Индия, Россия — Франция — Германия, Россия — Иран — Ирак.

Д.В. Тренин обеспокоен тем, что концепция многополярного мира побуждает Россию к попыткам оторвать от Америки ее союз­ников, прежде всего Западную Европу, укрепить, в первую очередь в военном отношении, Китай как наиболее реального конкурента США, поддерживать и защищать антиамериканские режимы в мире. По оценкам политолога, внешняя политика России ориен­тируется прежде всего на установление определенной формы ми­ропорядка, а не на обеспечение собственно национальных интере­сов страны: «Приоритеты реальной, а не трансцедентальной Рос­сии — простые, но важные для ее граждан вещи: здравоохранение, образование, наука. Избавившись от непосильной имперской но­ши, Россия впервые за столетия получила исторический шанс сосредоточиться на самой себе. На языке глобализации девиз начала XXI века мог бы звучать так: Russia's business is Russia (Россия должна заниматься прежде всего своими делами)». Перефразируя слова Дж. Кеннеди, Д.В. Тренин формулирует основной тезис по­литики России следующим образом: «Не спрашивайте, что еще Россия может дать остальному миру, спрашивайте, чем мир может помочь развитию и процветанию России».

В рассуждениях критиков политики России есть определен­ная логика, однако она не всегда строго выдержана исторически и концептуально. Можно признать правомерность утверждения о том, что отдельные действия на региональных направлениях тре­буют большей продуманности и четкого определения рамок взаи­модействия, например, с Китаем, Индией, Ираном и многими дру­гими странами, заинтересованными в получении от России сырья, оружия и высоких технологий, которыми они не располагают, а взамен совсем необязательно пойдут на серьезные уступки и будут проводить политику, выгодную России. Можно согласиться с ними в том, что реакция России на расширение НАТО на восток была излишне эмоциональной, а Основополагающий акт малоэффективным компромиссом. Можно также раскритиковать «разворот» Е.М. Примакова, когда он с полпути вернулся в Москву из-за бом­бардировок Белграда американской авиацией, и в целом его доста­точно жесткую позицию в отношении США. Можно признать, что не все действия России были действительно успешными, хотя говорить об этом рано, так как результатов следует ожидать в долго­срочной перспективе (в частности, в отношениях с КНР). Нельзя отрицать того факта, что СНГ остается непрочной структурой, что лишний раз стало очевидно в 1999 году при продлении Договора о коллективной безопасности стран СНГ, когда Узбекистан вышел из него, а также в период антитеррористической кампании США и их союзников по коалиции в Афганистане, когда Грузия заявила о возможности выхода из СНГ.

Однако характеристика внешней политики России на про­тяжении пяти лет (1996 — 2000 гг.) как балансирование на грани но­вой конфронтации с Западом, главным образом с США выглядит явным преувеличением, если не искажением реальности. Конеч­но, если рассматривать двусторонние отношения упрощенно, в варианте, предлагаемом США: «если не с нами, то против нас», тогда действительно все действия России подпадают под катего­рию неверных, а состояние двусторонних отношений может оце­ниваться как кризисное. Такая оценка отражает общую позицию либералов-перестроечников, которые считали (и продолжают считать), что единственное условие вхождения России в глобальные структуры и сохранения дружеских отношений с США — от­каз от исторически сложившегося статуса влиятельной (если угодно, великой) державы. При этом не говорится по крайней ме­ре о следующих фактах.

Во-первых, если России не удалось добиться решающих ус­пехов в экономической и иных областях в течение десяти лет сво­его независимого существования, то это не значит, что она этого не добьется никогда. Потенциал для этого не исчерпан, это признают даже американские экономисты. Так, известный аме­риканский специалист по российской экономике А. Аслунд пи­сал в 2000 году, что Россия не нуждается в экономической помощи, так как ее экономика вышла из кризиса и наблюдается ста­бильный ежегодный рост.

Во-вторых, именно благодаря традиционным атрибутам державности, России удается сохранять определенное влияние в Евразии и в мире, чего не скрывают ни США, ни соседи России. Главное, на наш взгляд, состоит в том, чтобы наращивая эконо­мический потенциал и другие упомянутые критиками атрибуты «нетрадиционного типа», не утратить традиционные, которые служат важной базой, подпиткой процессов, призванных привес­ти Россию в глобальные структуры.

В-третьих, не следует преувеличивать «фактор покорно­сти» со стороны России в отношениях с США. Как показали отношения СССР и США в 1985 — 1991 гг., затем России и США в 1992 — 1994 гг., готовность пойти на многое ради партнерства с США не дали России ощутимых результатов: ни Советский Союз, ни Российская Федерация не получили ни широкомас­штабной экономической помощи, о чем писали российские и американские критики политики США, ни статуса наиболь­шего благоприятствования; прошло расширение НАТО за счет стран ЦВЕ и было объявлено о готовности блока принять в свои члены страны Балтии к концу 2002 года; были предприня­ты попытки ослабить роль России в ООН путем начатой при администрации Клинтона кампании критики этой организа­ции, где Россия сохраняла право вето в Совете Безопасности, игнорирования мандата ООН при урегулировании конфлик­тов; Россия постоянно критиковалась за политику в странах СНГ, а с началом в декабре 1994 года войны в Чечне она стала объектом давления со стороны США; использовался двойной стандарт в оценке ее действий, она находилась под постоян­ным огнем американской критики и со стороны либералов, и со стороны консерваторов; проводилась активная политика в постсоветских странах по выводу их из-под влияния России. И этот перечень можно было бы продолжить.

В-четвертых, принятие слабой позиции не гарантирует льгот. Мы повторимся, сказав, что чем больше будет слабеть Россия, тем активней будет политика других держав и США по достижению преимуществ и получению выгод от весьма богатой традицион­ными атрибутами великой державы страны. Входить в мировые структуры — экономические, безопасности и т. д. следует с пози­ции силы, пусть и не такой, как у стран Запада, а не с позиции сла­бости, с чувством достоинства, а не постоянного упоминания о кризисе и упадке. Не соглашаться — не значит противостоять.

Справедливыми представляются слова В.И. Кривохижы, убежденного в том, что перед Россией, как и перед рядом других государств, в очередной раз в истории стоит грандиозная задача формирования нового мирового порядка. Более чем скромные успехи, чтобы не сказать неудачи, отечественной внешней актив­ности последних 10-15 лет, и отнюдь не только на дипломатиче­ском поприще, по мнению политолога, пока не дают оснований рассчитывать, что первый крупный и долгожданный успех («про­рыв») произойдет именно на фундаментальном, ключевом на­правлении — в деле формирования новой системы международ­ных отношений. Однако это не означает, что Россия может совсем устраниться от участия в системообразующих процессах, пусть и в ограниченном варианте.

Особо хотелось бы остановиться на положении о «балансе сил», которое, по мнению ряда либеральных критиков, устарело, является атрибутом прошлых веков, не принесших миру ста­бильности и бесконфликтного состояния. В период, когда миро­вой порядок не устоялся, будут существовать старые и новые концепции и принципы строительства межгосударственных от­ношений. Принцип «баланса сил» используется не только Россией, но и другими ведущими и второстепенными державами. Не отказываются от него и США, где сохраняется стратегическое мышление в категориях «баланса сил», хотя часто оно плотно прикрывается рассуждениями вроде «расширения демократии», участия США «в установлении демократических норм в мире», в урегулировании конфликтов. Принцип «баланса сил» не есть принадлежность той или иной эпохи: он присущ человеку, кото­рый его часто использует в достижении личных целей, отдельным группам влияния, странам, группам стран. Он будет утрачивать свое значение в более совершенном обществе, мире, но дорога к этому длинна и сложна. Уже сейчас можно говорить о том, что возможности и масштабы использования принципа «баланса сил» в XXI веке не совсем такие, какими были в XX веке, — на наш взгляд, они меньше и уже.

Соединенные Штаты заявили и о том, что национальное го­сударство более не является основным элементом системы между­народных отношений, а национальный суверенитет и государст­венные границы не могут быть преградой для интервенции при решении проблем региональной и международной безопасности. Однако мир неоднороден и для многих государств национальный суверенитет остается приоритетом, в том числе для России, кото­рая не хотела бы стать объектом «гуманитарной интервенции» стран НАТО или кого-то еще. США также готовы употребить все свое военное могущество для защиты суверенитета и границ госу­дарства. Пока неясно, к каким последствиям приведут «акции без границ», проводимые США и их союзниками (в 2001 году к ним присоединилась и Россия со странами СНГ), нельзя исключить и возможность усиления нестабильности в мире.

Думается, неверно и утверждение о том, что внешнеполи­тические действия России целиком направлены на противостоя­ние США. В ходе внешнеполитических дискуссий неизбежно вставал вопрос о государственной идентичности России — евро­пейская или евразийская держава, великая держава или обычное государство; о соотнесении ее с Америкой. При ответе на первую часть вопроса, как отмечалось выше, мнения разделились, что касается великодержавности и отношений с США, то интерес­ную точку зрения, на наш взгляд, представил Э.Я. Баталов. Он высказал мнение, согласно которому, несмотря на происшедшие сдвиги в мире, в поведении и США, и России сохраняется исто­рическая внешнеполитическая традиция.

Э.Я. Баталов считает, что каким бы ни оказался реальный внешнеполитический курс Соединенных Штатов, какая бы из по­литических партий ни доминировала на Капитолийском холме и лидеры какой бы ориентации ни поселялись чаще других в Белом особняке на Пенсильвания-авеню, глубинная предрасположен­ность к тотальному мессианству не покинет Америку.

Что касается России, пишет Э.Я. Баталов, то с той поры, как Россия погрузилась в глубокий системный кризис, со всех сторон слышатся голоса с требованием решительно отмежеваться от «имперской политики» и поумерить «великодержавные притяза­ния». Насколько обоснованы, разумны и бескорыстны подобного рода призывы — отдельный вопрос. Не вполне ясно, каким кур­сом будет следовать новое руководство страны на международной арене, какой будет политика внутри государства — до сих пор не очень понятно. Однако жив и российский мессианизм, существу­ют императивы традиционной Русской идеи, которые не при­слушиваются ни к каким голосам. Растворенные в национальной культуре, психологии и политической философии, ее архетипы будут и дальше — в каком бы положении ни оказались страна и народ — ориентировать на восприятие событий, происходящих за пределами России (и на соответствующую поведенческую ре­акцию) не иначе, как сквозь призму традиционного мессианизма.

Э.Я. Баталов утверждает, что Россия остается великой держа­вой. Она является таковой уже в силу совокупного действия таких факторов, как геополитический статус; неординарный военно­ядерный потенциал; колоссальные природные ресурсы; уникаль­ные интеллектуальные и духовные ресурсы, заложенные в науке и культуре; демографический потенциал. Интегральный критерий великодержавного статуса страны — ее способность оказывать пре­образующее влияние на ход мировых событий и невозможность игнорирования мировым сообществом ее стратегических интересов.

Философ убежден, что императивы традиционной Русской идеи и Американской мечты — это в первую очередь именно ори­ентация на мессианизм — делают проблематичными устойчивые дружеские отношения между Россией и Америкой по националь­но-государственной линии: «Истинный Мессия, истинный Спаси­тель человечества может быть только один. Два Спасителя — бес­смыслица. Им тесно в мире. И если два великих народа, две вели­кие державы — пусть они не провозглашают это публично или даже отрицают — внутренне «запрограммированы» на роль все­ленского Мессии, споров и конфликтов между ними не избежать».

Существующее положение не пугает его в отличие от его либеральных коллег: сохранение исторической преемственности и самобытности, по мнению Э.Я. Баталова, совсем необязательно означает поражение России на пути реформ и конфронтацию с США и остальным миром, тем более изоляцию. Хотя Русская идея и Американская мечта не создают прочных оснований для устойчивой дружбы двух стран, считает он, они в то же время и не подталкивают их на путь вражды, чреватой взаимным унич­тожением. Благо, что историческая память обоих народов не отя­гощена тяжелыми воспоминаниями о глубоких травмах, нане­сенных другой стороной.

Как убеждает история, конкуренция и соперничество вовсе не исключают совпадения тактических и даже стратегических интересов (прежде всего в рамках все обостряющихся глобаль­ных проблем), а следовательно партнерских и даже союзниче­ских уз. Так что спектр возможных вариантов развития отноше­ний между Россией и Америкой достаточно широк. Каким именно окажется выбор — покажет время. Важно только не оши­биться, предупреждает Э.Я. Баталов, как это уже не раз случалось на протяжении последних десяти лет. Американским и россий­ским политикам и ученым следует, наверное, более внимательно отнестись к истории и принять тот факт, что Америке и России друг друга не переделать, не победить и не отодвинуть локтем на периферию исторического процесса.

Сторонники и критики евразийской концепции, хотя и по­лемизируют друг с другом, одни, делая акцент на геостратегиче­ской составляющей политики России, другие — на внутренних факторах российской идентичности, по-своему правы. Однако следует признать, что России придется решать обе задачи — новой самоидентификации в современном мировом порядке и осуществ­ления активной политики на основных направлениях — на восток и на запад — одновременно. Действия во внутренней и внешней сферах тесно взаимосвязаны — успех в одной неизбежно будет усиливать эффективность в другой. Вопрос в том, какое «Я» выбе­рет Россия, ее руководство и общество, захотят ли они видеть стра­ну великой державой и понести связанные с этим издержки или их устроит скромное положение рядовой благополучной страны.

Вопросов много. Один из них, как нам кажется, состоит в том, что до тех пор пока Россия остается одним из крупнейших государств мира, второй военной державой, евразийской держа­вой, ей будет трудно заниматься либерально-демократическим строительством при скромной внешней политике. Как это ни ба­нально повторять, Россия остается очень привлекательным про­странством для многих стран, которые не откажутся от «погло­щения» ее частей и их эксплуатации. Либеральную модель следу­ет строить в той России, которая сохранилась после распада Рос­сийской империи и Советского Союза, сохраняя историческое и культурное наследие российского государства, а значит, и внеш­неполитические традиции, которые диктуют ей активность и масштаб даже в ослабленном состоянии.

В дискуссиях по вопросам внешнеполитической стратегии отношениям с США всегда придавалось то или иное значение. Для либерально-западных политологов Соединенные Штаты вме­сте с Большой Европой виделись основным ориентиром россий­ской политики, следуя которому она может осуществить модер­низацию экономики и общества, сохранить международную субъектность. Для представителей либерально-консервативного направления, не отвергающих полностью идею евразийства — не столько как философской теории, а скорее как территориально­экономической модели развития, США остаются важным, но не главным направлением внешней политики.

Неудачи и разочарования двусторонних отношений позво­лили отдельным авторам заявить, что повод для серьезного бес­покойства есть. По заключению А.Д. Богатурова, он связан не с существованием между Россией и США противоречий, а с неус­пехом попыток сформировать в российско-американских отно­шениях достаточно мощную сферу взаимопроникающих и пере­плетенных торгово-хозяйственных и финансово-экономических устремлений, которые могли бы «изнутри» комплекса двусторон­них связей уравновешивать и нейтрализовать противоречия, рост которых прогнозируем.

Серьезным тормозящим фактором остаются не только ошибки российского руководства и внешнеполитических спе­циалистов, но и позиция американской элиты, упорно не желающей принять Россию такой, какая она есть, по крайней мере в краткосрочной и среднесрочной перспективе. В очередной раз вопрос об этом встал после начала международной антитерро­ристической кампании в октябре 2001 года. Возвращаясь к идее партнерства с США, Э.Я. Баталов и В.А. Кременюк отметили, что крупным просчетом американской политики была уверенность в том, что Россия готова играть роль младшего партнера, послуш­но идущего в фарватере Соединенных Штатов (чему способство­вали в немалой степени усилия отдельных российских либе­ральных политиков и ученых, до сих пор верящих в то, что Рос­сия должна идти именно в фарватере США и Запада). По мнению политологов, многовековая история России убедительно свидетельствует о том, что, испытывая колебания в периоды глу­бинных социально-политических кризисов (смут) и вроде бы те­ряя свое лицо, она в конце концов продолжала прерванный путь, в чем-то видоизменялась, но оставалась сама собой.

Об этом ранее писал С.В. Кортунов, отмечая, что «главным кризисом, который испытывала Россия после роспуска СССР, был кризис идентичности (субъектности), а основная дилемма ее раз­вития была связана с неспособностью вернуться на исторически преемственный путь национально-государственного развития и, соответственно, самоопределиться в качестве современного субъ­екта в мировой политике, системе международных отношений и международного экономического разделения труда». Ответом на вопрос о том, стоит ли России претендовать на великодержавие, по мнению политолога, мог быть только утвердительный, подра­зумевающий не роль супердержавы, конкурирующей с США, а державы, занимающей равноправное место в пятерке ведущих мировых держав. Утрата статуса великой державы недопустима и чревата для России и всего мира серьезными последствиями.

Согласно позиции сторонников сохранения влиятельной по­зиции России в мире, неприятие этой истины на Западе и в США, отождествление этого с проявлением национализма или империа­лизма — значит обрекать себя на новые политические просчеты в отношениях с Россией. В.А. Кременюк и Э.Я. Баталов высказали верную мысль о том, что в разворачивающемся сложном мире, конфигурация которого не устоялась, Америка нуждается в Рос­сии как в партнере для решения глобальных и региональных про­блем. Россия также нуждается в Америке: США остаются мощным центром военной силы, и без договоренностей с ними невозможно обеспечить национальную безопасность; они остаются важнейшим фактором финансово-экономического развития страны.

Главный вывод, который напрашивается на основе анализа современного состояния российско-американских отношений, со­стоит в следующем: сохранение диалога между двумя странами, реального взаимодействия на разных направлениях предполагает взаимопонимание и готовность к компромиссам с обеих сторон. Верно заявление ученых о том, что России предстоит научиться жить с Америкой, принимая во внимание ее интересы и потенци­ал, но не преувеличивая и не преуменьшая ее роль в жизни Рос­сии и не превращая ее ни в мифического друга, ни в мифическо­го врага. Оптимальным выбором для России может стать увязка политики на американском направлении с политикой на других направлениях и рассмотрение отношений с США в общем кон­тексте внешней и оборонной политики Российской Федерации.

Аналогичное понимание требуется и от США, которые, если они готовы к взаимодействию с Россией, должны отказаться от разно­го рода «крестовых походов» с целью навязать России неприем­лемые модели развития; антирусизма как политического кредо и основы военных, политических и экономических союзов с други­ми странами; публичного унижения России.

***

К началу ХХІ века российская внешнеполитическая страте­гия обрела четкие очертания. Идея великодержавности России в сочетании с прагматизмом и трезвой оценкой мировой ситуации и возможностей России была официально закреплена в Концеп­ции внешней политики Российской Федерации 2000 года. Выс­шим приоритетом внешнеполитического курса России была объ­явлена защита интересов личности, общества и государства. В число основных целей вошли следующие:

— Обеспечение надежной безопасности страны, сохранение и укрепление ее суверенитета и территориальной целостности, прочных и авторитетных позиций в мировом сообществе, которые в наибольшей мере отвечают интересам Российской Федерации как великой державы, как одного из влиятельных центров совре­менного мира и которые необходимы для роста ее политического, экономического, интеллектуального и духовного потенциала.

— Воздействие на общемировые процессы в целях формиро­вания стабильного, справедливого и демократического миропо­рядка, строящегося на общепризнанных нормах международного права, включая прежде всего цели и принципы Устава ООН, на равноправных и партнерских отношениях между государствами.

— Создание благоприятных внешних условий для поступа­тельного развития России, подъема ее экономики, повышения уровня жизни населения, успешного проведения демократиче­ских преобразований, укрепления основ конституционного строя, соблюдения прав и свобод человека.

— Формирование пояса добрососедства по периметру рос­сийских границ, содействие устранению имеющихся и предот­вращению возникновения потенциальных очагов напряженности и конфликтов в прилегающих к Российской Федерации регионах.

— Поиск согласия и совпадающих интересов с зарубежными странами и межгосударственными объединениями в процессе решения задач, определяемых национальными приоритетами России, строительство на этой основе системы партнерских и со­юзнических отношений, улучшающих условия и параметры международного взаимодействия.

— Всесторонняя защита прав и интересов российских граж­дан и соотечественников за рубежом.

— Содействие позитивному восприятию Российской Феде­рации в мире, популяризации русского языка и культуры наро­дов России в иностранных государствах.

Отмечено, что Россия будет добиваться формирования мно­гополярной системы международных отношений, реально отра­жающей многоликость современного мира с разнообразием его интересов; гарантия эффективности и надежности такого мироустройства — взаимный учет интересов; миропорядок XXI века должен основываться на механизмах коллективного решения ключевых проблем, на приоритете права и широкой демократи­зации международных отношений; стратегия односторонних действий может дестабилизировать международную обстановку, провоцировать напряженность и гонку вооружений, усугубить межгосударственные противоречия, национальную и религиоз­ную рознь. Применение силовых методов в обход действующих международно-правовых механизмов не способно устранить глу­бинные социально-экономические, межэтнические и другие про­тиворечия, лежащие в основе конфликтов, и лишь подрывает ос­новы правопорядка.

Основополагающие документы внешней политики свидетель­ствуют о том, что усилия ведущих представителей внешнеполити­ческого сообщества, на протяжении десяти лет активно обсуждав­ших весь спектр вопросов международной деятельности России, были учтены. Однако среди представителей политической элиты и академического сообщества нет полного согласия относительно правильности сделанного выбора. Как показывает история, дости­жение согласия дело нелегкое, почти невозможное. Главное состоит в том, чтобы продолжали сохраняться условия для многостороннего обсуждения всех проблем. «Концепция» — это не застывший доку-