Российско-американские отношения на рубеже веков

Не будет преувеличением сказать, что российско-американские от­ношения за прошедшие годы несколько раз претерпевали серьезную трансформацию. В начале 90-х годов ХХ в. как у российской, так и у американской элиты не было недостатка в завышенных ожиданиях относительно «светлых» перспектив российско-американских отно­шений.

После распада Советского Союза, венчавшего победоносное для За­пада окончание «холодной войны», Америка укрепилась в уверенности, что ей предначертана судьбой роль единоличного лидера в мире, спо­собного в одиночку привести его в «светлое будущее» по-американски. Неоспоримое превосходство Соединенных Штатов в военной, экономи­ческой и политической сферах создавало впечатление, будто теперь на международной арене они могут делать практически все, что им взду­мается. «На этом фоне возникла новая утопия — идея о том, что США уполномочены и даже обязаны продвигать демократию везде, где это возможно, а также с применением силы — если потребуется».

Морально роль гегемона оправдывалась не только необходимостью реализовать свои национальные интересы в исключительно благопри­ятных для этого условиях, но и, возможно, искренней уверенностью, что они в полной мере совпадают с интересами всего международного сообщества. А также тем, что Соединенные Штаты несли в значитель­ной мере бремя расходов и ответственности, всегда сопутствующее лидерству.

В то же время в Соединенных Штатах столь же нереалистично по­лагали, что Россия буквально по мановению волшебной палочки об­ретет динамичную рыночную экономику и стабильную демократиче­скую политическую систему без серьезной помощи извне, а главное, будет всегда и во всем следовать в кильватере американской внешней политики.

Непоследовательность внешней политики России второй полови­ны 1990-х годов: «разворот над Атлантикой» самолета главы россий­ского правительства Е. М. Примакова (1999 г.), «бросок на Приштину» российских десантников, протесты против «однополюсного мира» и расширения НАТО на Восток, звучавшие из Москвы, и др. — игнори­ровалось американской стороной, поскольку воспринималось в США как проявления ностальгии по былому советскому имперскому вели­чию и только укрепляло уверенность в наступлении «Pax Americana».

Сейчас можно сколько угодно говорить о том, что эти представле­ния и ожидания были явно завышенными и нереалистичными, но разо­чарование по обе стороны Атлантики не стало от этого менее сильным. «Немотивированная уверенность США в том, что Россия всегда будет вести себя, “как Козырев”, обрекала на неизбежный крах и саму идею стратегического партнерства, и политическую карьеру российского министра». Результат взаимного непонимания — нарастающие чувства разочарования и обманутые ожидания, а также формирование новых, но столь же далеких от действительности представлений друг о друге.

В США Россию стали воспринимать как «государство-обузу», неспособное самостоятельно решать собственные проблемы и пред­почитающее ходить по миру с протянутой рукой и шантажирующее Запад с помощью своего ядерного потенциала, а русских как пред­ставителей мафии, создающих дополнительные проблемы для стран «свободного мира».

В России же Америка быстро превратилась из «примера для подража­ния», в «источник всех бед»: ее считали виновной в намеренном развале российской экономики и промышленности, особенно высокотехноло­гичных оборонных отраслей, скупке за бесценок национальных богатств и государственных секретов, утечке российского интеллекта и, как след­ствие, полной утрате Россией ее былого международного статуса.

На рубеже нового тысячелетия представители американской по­литической элиты были настроены в отношении России очень скеп­тически. Так, например, советник Президента США по национальной безопасности Кондолиза Райс в одном из первых своих интервью после вступления в должность заявила:

«Я полагаю, Россия будет все больше сближаться с арабскими странами, включая Иран. В конце концов, такая политика приведет ее к отказу вно­сить свой вклад в усилия по сохранению мира... Я искренне считаю, что Россия представляет опасность для Запада вообще и для наших европей­ских союзников в частности. Ни они, ни мы еще не осознали в полной мере ту опасность, которую таят в себе ядерный арсенал и баллистические средства доставки Кремля».

В своей оценке перспектив российско-американских отношений К. Райс была не одинока. На основе серии интервью в марте-апреле 2001 г. с «теми, кто отвечает или скоро будет отвечать за формулиро­вание российской политики США», американская исследовательница С. Уолландер пришла к следующему заключению о подходах новой ад­министрации к политике на российском направлении:

«Базовое представление, на котором строится политика США, состоит в том, что Россия слаба и в течение достаточно долгого времени будет оста­ваться таковой... В отличие от стран Центральной и Восточной Европы, которые избрали своим приоритетом интеграцию в западные институты и готовы нести издержки в кратко- и среднесрочном плане ради достижения этой долгосрочной цели, Россия избегала принятия тяжелых решений и не достигла особого прогресса. В результате в течение ближайших лет она будет продолжать бороться со своей слабостью... Россия более не является ни основной угрозой американским интересам, ни инструментом для осу­ществления этих интересов во всех случаях».

Не менее осторожно были настроены относительно перспектив российско-американских отношений и в российском руководстве по­сле прихода к власти В. В. Путина. Так, в «Концепции внешней полити­ки Российской Федерации», утвержденной Президентом РФ 28 июня 2000 г., говорилось о «значительных трудностях последнего времени в отношениях с США... наличие серьезных, в ряде случаев принципи­альных разногласий». Характерно, что в 1999—2000 гг. и в Вашингтоне, и в Москве тщательно избегали термина «партнерство» применительно к российско-американским отношениям.

Итак, при всех различиях в подходах российских и американских элит к проблеме российско-американских отношений их объединяла стойкая уверенность в том, что у конструктивного партнерского взаи­модействия двух стран на мировой арене нет будущего. Во всяком слу­чае, именно такой взгляд превалировал на рубеже веков и в Москве, и в Вашингтоне.