<<
>>

ВЛАСТЬ И ОБЩЕСТВО В ГОДЫ РУССКО-ЯПОНСКОЙ ВОЙНЫ 1904-1905 ГОДОВ: ЛОЖЬ, СТАВШАЯ РОКОВОЙ

Общественно-государственный диалог, взаимопонимание общества и власти - важнейшее условие нормального функционирования общества и государства. Не случайно на протяжении всей российской истории так настойчивы были попытки со стороны общества добиться от власти создания органа народного представительства, а с появлением СМИ - сделать их максимально независимыми и безцензурными.
Только при условии свободного, честного и открытого диалога между обществом и властью возможно конструктивное решение проблем, стоящих перед государством. Ситуации же, когда подобный диалог затруднен или невозможен грозят социальными конфликтами и взрывами.

В этой связи весьма интересна попытка формирования общественного мнения, предпринятая в Русско-японскую войну 1904-1905 годов. Диалог власти с обществом, но диалог на неверных основаниях, привел, в итоге, к весьма печальным последствиям. Известный английский историк Т. Карлейль не зря утверждал, что чаще всего правительства погибают от лжи. Как нам представляется, именно провалившаяся попытка правящих кругов продемонстрировать русскому обществу «маленькую победоносную войну», сыграла свою роковую роль в дальнейшем восприятии власти как таковой. На русское общество повлияли не только неудачи как таковые, но и ложь правительства, ставшая слишком явной. Провал стратегии правительства в деле формирования общественного мнения относительно Русско-японской войны могли бы послужить предостережением и в настоящее время, богатое «локальными конфликтами», как внутренними, так и внешними.

Так что же произошло в Русско-японскую войну? Для нас она интересна тем, что во время этой войны власть впервые предприняла сознательную и крупномасштабную попытку формирования общественного мнения, а именно - попытку создания позитивного образа войны. Основным каналом для обработки общественного сознания послужила пресса, в первую очередь газеты - как официальные органы, так и монархические и либеральные повременные издания.

Надо сказать, что опыт привлечения СМИ при освещении такого трагического события, как война, не был первым - корреспонденты газет присутствовали, например, на полях Русско- турецкой войны 1877-78 гг., но впервые этот опыт был настолько масштабным - при русских армиях во время Русско-японской войны 1904-1905 гг.
было аккредитовано 102 русских и 38 иностранных корреспондента. Среди отечественных были известные писатели, публицисты, военные деятели. Так, для «Русского Слова» писали Вас.И. Немирович-Данченко и Н.Г. Гарин-Михайловский, для «Восточного Обозрения» и «Русских Ведомостей» -

Н.А. Немирович-Данченко (племянник Вас.И. Немировича-Данченко, поручик запаса артиллерии), для «Правительственного Вестника» -

В.А. Апушкин (военный журналист, подполковник военно-судебного ведомства) и С. Добровольский (полковник Генерального штаба), для «Нового Времени» - В.Л. Кинг-Дедлов и И.А. Ладыженский (полковник в отставке).

Важность обработки общественного сознания вполне осознавалась правящими кругами. Причем если вплоть до 1890-х гг. упор был сделан на «запретительную цензуру», то в дальнейшем административные репрессии сочетались с экономическим давлением и экономическим же «протекционизмом». Большое значение стало придаваться обработке общественного сознания через частные либеральные издания, использование публицистических, и даже критических статей. Последнее было обусловлено фактом крайней непопулярности «официозной» периодики («инстинктивное недоверие» большинства читателей к правительственным изданиям отмечали многие современники, в частности, П.А. Столыпин).

Прекрасной иллюстрацией к «чаяньям верхов» могут служить слова императора Николая II, сказанные им в феврале 1904 г. в ответ на поднесенный представителями петербургской прессы адрес: «Благодарю петербургскую печать за выраженные в адресе прекрасные чувства. Внимательно следя за печатью последнее время, Я убедился, что она явилась верною истолковательницею современных событий, ее одушевление и проникновение народным духом доставили мне истинное удовольствие. Надеюсь, что и впредь русская печать окажется достойною своего призвания служить выразителем чувств и мыслей великой страны и воспользуется своим большим влиянием на общественное настроение, чтобы вносить в него правду и только правду» [3].

Весьма характерен и ответ прессы на «требования момента».
Например, «Биржевые Ведомости» в своем верноподданническом адресе написали следующее: «Верная духу родины печать гордится выпавшею ей высокою честью быть вестницей и толковательницей того великого подъема несокрушимой духовной силы, которым ответил русский народ на брошенный ему вызов. Печать преисполнена светлой надежды, что за годиной испытания ее ждет завидная доля летописца нового славного торжества» [3].

Тем не менее, использование СМИ в «идеологических целях» не было однозначным. С одной стороны, существовали четкие и жесткие цензурные установки. Так, согласно циркуляру цензурного отделения при штабе главнокомандующего, не подлежали пропуску в корреспонденции не только сведения чисто военного характера, но и критические замечания . Согласно циркуляру: « Также не подлежат пропуску описания в сгущенных красках неблагоприятных для нас военных событий и критика действий и распоряжений начальствующих лиц, как могущие вредно отзываться на армии и на народе, из которого армия черпает свои силы» [3].

На цензуру жаловались все журналисты. Писавший с театра военных действий Вас.И. Немирович-Данченко возмущался, что из 480 глав его «военного дневника» напечатали только 320, причем от многих глав оставили буквально по одному абзацу. В.А. Апушкин в предисловии к 1-му изданию своей книги с горечью писал, что говорить правду было невозможно, редакции просили не обнажать недостатки армии: «Ценились только те корреспонденции, в которых рисовались геройские образы генералов, офицеров и солдат. Нельзя не признать, конечно, за этими требованиями долю справедливости. Но в то же время мучительно до боли было видеть причины наших неудач - и молчать о них» [3].

Об этом же говорил и Н.А. Немирович-Данченко: «Корреспондент был вынужден или вовсе не писать, или писать о подвигах поручиков и подпоручиков, восхвалять деяния отдельных лиц, кричать о несомненном успехе в будущем, призывать к войне, популяризировать войну». В итоге, по мнению Н.А. Немировича- Данченко, газеты «известного направления» монополизировали патриотизм, а противников обвиняли в измене [1].

В целом стратегия правящих кругов в изображении Русско- японской войны была следующей: явить обществу «маленькую победоносную войну», одновременно скрывая любые недостатки в русской армии и на флоте, неудачи, провалы и т.п.
Предполагалось, что такая Русско-японская война отвлечет общество от вопросов внутренней жизни и позволит его «умиротворить».

С другой стороны, публика и сама ждала «оптимистических реляций». По мнению исследователя О.Р.Айрапетова, в начале войны были сильны патриотические настроения, но еще сильнее было незнание реалий Дальнего Востока и уверенность в скорой победе над «япошками»: «Настроения первых дней войны не были подъемом национального духа - это была неверная оценка ситуации. Общество ждало легких побед в колониальной войне и не было готово к жертвам» [3].

Как бы то ни было, пресса, руководствуясь и «заказом сверху», и «чаяниями публики» принялась активно формировать и поддерживать ура-патриотические настроения. Делалось это разными путями. Во-первых, выдвигались объективные причины конфликта: доказывалось, что Русско-японская война отвечает многовековым интересам России, ее движению на Восток, необходима для укрепления наших позиций на Дальнем Востоке, на который теперь стала претендовать Япония и т.д. Данную позицию хорошо выразил А.Суворин в «Новом Времени», перепечатка из которого была помещена в № 211 «Дальнего Востока»: мы воюем для того, чтобы никто не смел трогать нас на Дальнем Востоке, чтобы поддержать свой авторитет; мы можем избежать войны, дать японцам все, что они хотят, но это обратит Россию в данницу монголов, принизит ее национальный дух, рассыпет ее единство в прах. «Мы сражаемся именно за судьбы России, за упрочение ее могущества и всякий это поймет, если сообразит возможные последствия войны» [2].

Во-вторых, общество попытались убедить в том, что Япония представляет реальную угрозу, причем не только в отношении России, но и в отношении всей европейской, христианской цивилизации. Страна Восходящего солнца страшна не сама по себе, а тем, что на данный момент является выражением «желтой опасности», то есть того самого панмонголизма, о котором предупреждал еще Вл. Соловьев. До сих пор великие азиатские страны, Китай и Индия бездействовали, их народы еще как бы не проснулись, но Япония, воинственная, честолюбивая, мечтающая о господстве легко может пробудить Азию, поднять ее на борьбу с европейской цивилизацией.
Необходимо упредить эти события, разбить Японию сейчас. Россия в войне сражается не просто за свои интересы, она сражается и за общемировую идею, за интересы всей христианской цивилизации и культуры [2].

Третьим мотивом, который активно использовался прессой, стало обращение к национальному самосознанию, гордости россиян. Основной тезис, который при этом выдвигался - войну развязала Япония и раз уж она началась, необходимо дать агрессору достойный ответ; Россия не может просто так уступить, а быть побежденной для нее равносильно национальному самоубийству.

Обращение к национальному самосознанию иллюстрировалось (особенно в начале войны) описанием многочисленных патриотических манифестаций, адресов, подносимых императору, сообщениями о добровольцах, о пожертвованиях на нужды войны и т.д. Все это, вместе взятое, должно было укрепить в русском обществе убеждение, что истинный патриот России - это человек, желающий победы в войне и всеми силами этому способствующий.

Еще одно направление по формированию общественного мнения, которое можно выделить - создание позитивного образа самой войны, в котором она представляется как победоносная, а все происходящие неудачи и отступления - как временные, незначительные либо предусмотренные стратегическим планом командующего. Данное направление можно бы было выразить фразой: «Россия обязательно победит, в этом не может быть

никаких сомнений». Эта задача решалась следующими способами:

1. путем отбора позитивной информации о состоянии русской армии и флота, ходе боевых действий (зачастую, она не соответствовала действительности); положение дел в Японии, в свою очередь, описывалось в негативном ключе;

2. путем обращения к подвигам русских солдат, матросов, офицеров, их героизму;

3. путем формирования позитивного образа командования русской армии и флота и в первую очередь командующего Маньчжурской армии А.Н. Куропаткина;

4. путем интерпретации событий в духе того, что все развивается по планам главнокомандующего, заранее предусмотрено и получит, в свое время, разрешение;

5.
путем помещения пропагандистских материалов.

Для первого этапа войны особенно характерно изображение наших дел на театре боевых действий в радужно-оптимистичном ключе. Незначительные стычки со страниц газет предстают как серьезные боевые столкновения с японцами, в результате которых противник терпит огромный урон. Типичны информационные сообщения в духе, что русский отряд в составе «таких-то офицеров и сотни казаков» завязал с японцами ожесточенный бой, в результате которого японцы потеряли убитыми и ранеными две-три сотни человек, у нас же несколько нижних чинов убито и с десяток ранено.

Столь же многочисленны были описания эпизодов о том, что такой-то нижний чин попал в плен к японцам, но сумел убежать, картины многочисленных разведок, походов, «лихих атак» и т.п., а также целые «художественные полотна», рисующие подвиги как отдельных лиц, так и целых воинских подразделений. Со страниц газет перед читателями представала то атака крейсера «Новик» японской эскадры 27 января, то ожесточенные сражения под Порт- Артуром, стоившие японцам тысячи жизней, то подвиги при Вафангоу, Дашичао, Гайчжоу, Хайчене, Ляояне, Шахэ. Здесь штурм горы Волчьей, там - японцы атакуют Двурогий холм. Широко известные события соседствовали с неприметными эпизодами: уставшая русская рота натыкается на свежий японский батальон, люди бьются, как львы, бой слышит другая русская рота - присоединилась, японцы дрогнули, побежали... Горы вздрагивают от взрывов, визг шрапнелей, десятки тысяч убитых. «С ночи 14 июля солдаты сражались 48 часов, почти не евши и не отдыхая. Подходившие резервы имели во главе музыку, игравшую национальный гимн, приветствуемый криками «ура» по всей линии» [3].

Особенно повезло крейсеру «Варяг», чей бой с японской эскадрой был фактически распиарен (говоря современным языком) русской прессой того времени, причем распиарен настолько, что стал квинтэссенцией подвига на всю Русско-японскую войну. Даже сейчас среднему россиянину ничего не скажут названия Ляоян или Шахэ, он смутно вспомнит о Порт-Артуре (хотя его защитники постарались не меньше варяговцев), но что «врагу не сдается наш гордый «Варяг» - в головах сидит крепко! Впрочем, самые большие лавры прессы снискали даже не варяговцы, а командующий Маньчжурской армией ген. А.Н. Куропаткин. Его изображали величайшим полководцем, прекрасным организатором, наследником и преемником М.Д. Скобелева. С точки зрения прессы, командующий «никогда не выпускает из виду своей конечной цели», «следит за всем до последних мелочей», «как стратег отличается бесконечным терпением и точностью», «никаким выражением лести не допустит уклонения от долга, как он его понимает» и т.д. и т.п. [3].

Во всех случаях, когда русская армия или флот терпели поражение, отступали и т.д. официальная и либеральная печать пыталась представить дело таким образом, что все это входит в планы командующего, вынужденного действовать в весьма специфических условиях. Вслед за информационными сообщениями об отступлении от Тюренчена, Вафангоу, Дашичао, Ляояна и т.д. следовала серия заметок на тему, что все действия войск (в том числе «отступательные») предусмотрены планами командующего, согласно которым необходимо достигнуть стратегического сосредоточения армии и только потом уже переходить в решительное наступление. До этого момента, армия должна малыми силами сдерживать противника во всех подходящих местах, задерживать его наступление, пока в тылу будет формироваться собственно ядро войска. Никакие временные неудачи на театре военных действий ни в коем случае не означают поражения или хотя бы малейшего ослабления России.

По мере того, как дела на военном театре войны становились все хуже и хуже, а положение дел внутри страны - все плачевней и плачевней (рост цен, продовольственные кризисы, проблема раненых и семей запасных нижних чинов и т.д.), оптимистичные реляции газет стали вызывать обратную реакцию. Невзирая ни на какие цензурные ограничения, в прессу стала просачиваться критика, все чаще стали появляться материалы, рисующие войну как жестокую и позорную бойню.

Последним «перышком, сломавшим спину верблюду» стал Порт-Артур. Многократные, на протяжении девяти месяцев заверения, что крепость великолепно укреплена, снабжена продовольствием и боеприпасами, дух гарнизона выше всяких похвал и т.п. сменились сначала осторожным «положение Порт- Артура серьезно, но не безнадежно», затем - информацией о том, что гарнизон очень вымотан беспрерывными штурмами и бомбардировками, убитые лежат грудами по 1,5 метра высотой, сам город сильно разрушен и т.д. В начале декабря к этому добавилась информация о занятии японцами 23 ноября горы Высокой, что позволило им бомбардировать крепость и гавань 11-ти дюймовыми снарядами. Впрочем, сомнения в том, что крепость не сможет продержаться до подхода Балтийской эскадры, в официозной и либеральной печати все равно не высказывались. Напротив, утверждалось, что в Порт-Артуре достаточно продовольствия и боеприпасов, а сама крепость настолько неприступна, что может быть взята японцами только при условии уничтожения всех ее защитников до последнего человека.

Тем большее впечатление произвело на русское общество известие о сдаче крепости, сопровождавшееся публикацией телеграмм, рисующих ужасающее состояние Порт-Артура: «Артур падет вследствие изнеможения. Остаток гарнизона совершил геройский подвиг в течение 5 дней и 5 ночей. Вчера была достигнута граница человеческого терпения. В казематах везде видны были черные лица, люди, к которым обращались с вопросом, не отвечали, но глаза их ясно говорили, что они не понимали вопроса. Недостаток припасов был всеобщий. В течение последних месяцев на некоторых фортах не было снарядов, они молчали, так как не могли отвечать неприятелю. При атаках русские отбрасывали неприятеля штыками.» [2].

Реакция прессы на падение Порт-Артура демонстрировала уже всю гамму чувств - от пафоса до горечи и полной растерянности. «Русь», описав трагические дни обороны («льется последняя драгоценная кровь, нечем стрелять, нечего есть, остаток эскадры взорван на воздух»), тем не менее призывала не поддаваться малодушному унынию: « одно нам нужно ныне - единство мысли и дела!» «Русские Ведомости» писали, что общество должно почтить павших героев, а тех, кто остался в живых и семьи погибших - обеспечить в знак памяти и уважения к их подвигам. «Новости» осмелились задать риторический вопрос, нужно ли было ценой стольких жертв оборонять Порт-Артур [3].

В развернувшейся затем на страницах прессы дискуссии главными оказались два вопроса: 1) каково было действительное состояние крепости? 2) каковы были причины падения Порт-Артура?

С обсуждения положения Порт-Артура и причин его сдачи, началась и собственно целенаправленная критика дел в армии и на флоте (а не просто выявление отдельных недостатков). В целом, изображение боевых действий в духе «соответствия планам командующего» сменилось потоком критики, а читатель узнал, что все предшествующее время ему откровенно врали. Неудивительно, что с падением Порт-Артура происходит перелом в восприятии Русско-японской войны - из победной она все более и более превращается в «неудачную», «проигранную», «злосчастную» и даже «позорную». Сам факт сдачи крепости поставил на повестку дня вопрос о доверии существующей власти, поскольку ни замолчать ее, ни объяснить «стратегическими планами главнокомандующего» уже не представлялось возможным.

Необходимость войны стала все больше ставиться под сомнение, причем в либеральной печати стали звучать те же требования о мире, что и в печати демократической и даже революционной. Весьма настойчивыми стали и требования внутренних реформ, подобных тем, что страна получила после неудачной войны 1853 г. Еще больше усилил эти настроения разгром русской армии под Мукденом. Характерно, что виновниками поражения в прессе были названы, кроме собственно

А.Н. Куропаткина, нижестоящие военачальники, все военное министерство, наместник и даже русские дипломаты в Японии, не сумевшие отсрочить войну.

Последние иллюзии, которые русское общество еще питало (по поводу Балтийской эскадры), рухнули после Цусимского сражения. Оценки прессы были единодушны - катастрофа, русского флота больше нет. Требования мира стали всеобщими, а критика существующего строя и власти - громадной по масштабам. Практически вся пресса, от правой до революционной, указывала, что поражение в войне есть свидетельство несостоятельности существующего государственного строя, а дальнейшее продолжение войны есть безумие.

Итог закономерен: к лету 1905 г. русское общество уже не верило никаким официальным оптимистичным заявлениям и победным реляциям, никаким «генеральным гениальным» планам и проектам. Мысль о необходимости продолжить войну владела только частью дальневосточников, и то только потому, что мир с Японией угрожал потерей Сахалина, Приморья и Уссурийского края. Парадокс ситуации заключается в том, что к сентябрю 1905 г. в Маньчжурии была сосредоточена 788 тысячная армия (130 батальонов) - но она уже не желала сражаться [2]. Таким образом, потеряв доверие общества, власть потеряла возможность победно закончить войну, а сама война послужила катализатором революции - то есть открытого противостояния власти и общества.

Список литературы

1. Айрапетов, О.Р. Пресса и военная цензура в русско- японскую войну / О.Р.Айрапетов. - М.: Три квадрата, 2004. -

С. 341-354.

2. Айрапетов, О.Р. На сопках Маньчжурии. Политика, стратегия и тактика России / О.Р. Айрапетов. - М.: Три квадрата, 2004. - С. Шацилло, В. К. Русско-японская война 1904-1905 гг. (факты, документы) / В.К. Шацилло. - М.: Молодая гвардия, 2004. - 468 с.

<< | >>
Источник: О. В. Шиняева, И. Г. Гоношилина. Гражданское общество в России: состояние, тенденции, перспективы. 2012

Еще по теме ВЛАСТЬ И ОБЩЕСТВО В ГОДЫ РУССКО-ЯПОНСКОЙ ВОЙНЫ 1904-1905 ГОДОВ: ЛОЖЬ, СТАВШАЯ РОКОВОЙ:

  1. По Портсмутскому мирному договору после русско-японской войны Россия:
  2. РУССКАЯ ФИЛОСОФСКАЯ МЫСЛЬ О ВЗАИМООТНОШЕНИЯХ ОБЩЕСТВА И ВЛАСТИ
  3. Иновещание в годы Второй мировой войны
  4. Трансграничное радиовещание в годы Холодной войны
  5. Ленд-лизом в годы 2-й мировой войны называли:
  6. Второй фронт в годы II мировой войны открыт в:
  7. Союзники СССР в годы второй мировой войны:
  8. ЭКОНОМИКА ВЕДУЩИХ СТРАН В ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ И ПЕРВЫХ ПОСЛЕВОЕННЫХ ДЕСЯТИЛЕТИЙ (1939 — НАЧАЛО 60-Х ГГ.)
  9. 2.1. Первые проекты создания «партии власти» в 90-е годы
  10. Высказывание, часто цитируемое политиками в годы «холодной войны» – «Советский союз – это «империя зла», принадлежит:
  11. Либерализм и русское общество
  12. Российская политика в Болгарии в конце 70-х гг. XIX в. после завершения русско-турецкой войны
  13. Тема «Роль и место политических партий в формировании российской государственной власти в 90-е годы XX века»
  14. 2. Участие политических партий в выборах по формированию высших институтов государственной власти в России в 90-е годы